не может врать и эта мощная седина. Да и зачем? Из-за того, что у меня комната? Такого мужика возьмут в большой дом, просто чтобы выходил и стоял на крыльце, а ветер играл его гривой.
– Меня зовут Николай Петров. Мне сорок. Хотя выгляжу на все полсотни. Старики мои живут в Ивангороде. Мама портниха, отец столяр-краснодеревщик. У вас нет возражений против католиков? Так вот, они – католики и есть. Как же все-таки зовут вас, если все, что я вам сказал, не оттолкнуло вас от меня и, не дай бог, не оскорбило?
– Боже мой! Что вы такого наговорили? Ну, разве так можно – встретить беременную женщину и делать ей предложение? Если это, конечно, не солдатская хохма в быстро бегущей электричке. Смотрите, уже Северянин. Через десять минут будет Москва, вы спрыгнете с подножки вагона, Николай Петров, оставив заторможенную дуру с католиками в голове и с женой вашей, уже сделавшей ремонт. Простите меня, бога ради! Я не знаю, что думать. Но я знаю одно: разве у нас с вами любовь? Разве можно так, с разбегу совершать поступки на всю жизнь? Уже Москва-третья. Я хочу посмотреть, как вы будете прыгать. Я сделаю из этого потом, через много лет, веселый застольный рассказ, как я чуть не вышла замуж в поезде, но он вовремя слинял. Испарился.
– Все-таки как вас зовут?
– В этом тоже очарование: вы делаете предложение, даже не зная моего имени.
Электричка встала. Мы продолжали сидеть.
– Я не спрыгну, – сказал он тихо. – Вы пронзили мне сердце стаканом, который сползал с вашей стойки, а вы смотрели на него, как ребенок на заводную игрушку. Вы даже рот открыли. А второго стакана вы испугались – вдруг он тоже поползет, и вам было так страшно, что мне захотелось обнять вас и защитить от всех движущихся и стоящих предметов, от орущих уборщиц, от всего этого страшного мира, где вы были одна-одинешенька с маленьким ребеночком внутри вас. Разве это не больше любви?
Я заревела как дура и уткнулась ему в плечо.
– Мы поедем вместе ко мне, – сказала я. – Я представлю вас как мужа, а дальше… Дальше я не знаю. Может, я отправлю вас на фронт? И вас убьют?.. Господи, что я такое молочу.
– Нет, – сказал он, – я не согласен, я не могу жениться неизвестно на ком. У вас что, неприличное имя? Даздраперма? Сталена?
Нас попросили оставить вагон.
На платформе, высморкавшись от набухших в носу слез, я сказала:
– Бог миловал. Меня зовут проще некуда. Анна. В одну сторону Анна, в другую тоже она. Принимаются варианты: Нюра, Нюся, Анюта, даже Нява, так меня звал соседский ребенок, но он так звал всех малознакомых людей и животных. Так как я вполне подхожу к этому разряду, зовите меня Нявой. Но, боюсь, мама заподозрит что-то нечистое.
Одним словом, мы поехали на мою родную Красносельскую, серый дом слева от метро, второй этаж.
По лицу мамы я поняла, что она в полной панике. Груше, уходя на вокзал, я сказала, что у меня неотложное дело, а мама пусть отдохнет, меня ожидая. «Не надо ею заниматься, я приду, и будем все пить чай», – дала я указания.
Я обняла маму, сказала, что я свинья, но мне хотелось