в стареньких домах.
И колокольня удивленно
Скривилась, небо подперев,
Раскинув брови дугосводно
Окон, глядящих в темноте.
Алтарник со свечною пачкой
Проплыл неслышно по двору.
И ветер в звоннице, что мачте
Ладонью колокол качнул…
«Цветы умрут, им суждено…»
Цветы умрут, им суждено
Осыпаться лоскутным снегом,
И не исправить эту быль,
Не превратить желаньем в небыль.
Дарить себя другим на радость —
Цветная жизнь, почти что слабость.
В июньской предрассветной мгле
Пион, опавший на столе…
Какая вяжущая сладость
Открылась натюрмортно мне.
«Туча серокрылая…»
Туча серокрылая
Солнце закрыла…
Небо нахмурилось,
Будто ссутулилось,
Ветром вздохнуло,
Точно взмахнула
Серая туча крылом…
Мало-помалу
Дождик устало
С неба струится,
Видно, не спится,
Точно неймется,
Вот он и льется
Ночью и днем…
«Дрожа слезинкой, у стены…»
Дрожа слезинкой, у стены
Пылает яхонтом лампада,
Шарманщик-ветер заунывно
Поет «Разлуку» виновато.
На паперти, стуча клюкой,
В платке, давно сокрывшем стыд,
С пустой коробкой жестяной
Старуха жалкая стоит.
Сарай увяз в кустах сирени,
Как бот, наткнувшийся на мель.
Кресты щепой в погостной сени
Торчат, склоняясь набекрень.
Церковный сторож, что знаток,
Следит за петушиным танцем
И теребит в руках венок,
Как флердоранж из померанца.
«Встречал я у поэтов о тумане…»
Встречал я у поэтов о тумане:
Белёс он и похож на молоко,
А я туман назвал бы позаранью,
А можно проще – водяным дымком.
Быть может, где-то в синей небылице,
Где струи вод смертельно холодны,
Он появляется на свет
из брызг искристых
Для воплощенья
чьей-то призрачной мечты.
«Скажу так о деревне русской…»
Скажу так о деревне русской:
Напоминает птичий двор.
Избенки курами толкутся,
Поодаль церковь петухом
Гарцует на пригорке важно,
Колодец гусаком кричит,
Сарай набился до отвала
И кривобокой уткой спит,
Цыплята – мелкие строенья,
Разбросанные вдоль реки.
И недострой, что есть, томится,
Как кот, объевшийся ухи.
«Август… Ливень дело знает …»
Август… Ливень дело знает —
Настоящий каплепад,
Лужи