мы в пляж играем, не мешай.
«Да, укатали сивку крутые горки», – усмехнулась она, а вслух только сказала:
– Ну-ну…
И тихонько удалилась на кухню.
Много лет прошло, но до сих пор в семье Сидоровых, если кто хотел прилечь отдохнуть, говорил «пойду в пляж поиграю». Но вообще-то нрав у Юрьева, особенно после принятия горячительного, был довольно буйный. Захмелев, он готов был резать правду-матку любому в глаза, а то и пустить в ход руки. Поэтому более спокойный и рассудительный Сидоров в таких случаях бдительно присматривал за другом, стараясь предупредить ссоры и скандалы, которыми Юрьев мог испортить любую, даже самую распрекрасную вечеринку. Трудно было назвать кого-нибудь из их общих знакомых, кто бы хоть однажды не попал выпившему Юрьеву под горячую руку. Нередко обиженные им люди нажимали на Алексея: «Чего ты с ним дружишь? Салдафон, грубиян, ведёт себя, как свинья! Гони ты его!» Но Алексей сглаживал эти углы и частенько говаривал, что людей надо оценивать, прежде всего, по достоинствам, а недостатков у всех хватает. Юрьев был преданным другом, готовым поделиться последним рублём и последней рубашкой. Главное же его достоинство состояло в порядочности. С ним можно было говорить о чём угодно, не задумываясь, хорошо это или плохо, выгодно или невыгодно, более того – ему можно было рассказать о самом сокровенном и знать, что он поймёт, не сдаст и не предаст. А если Юрьев и бывал в чём-то не прав, то можно не сомневаться – это ошибка, о подлости и речи быть не может. А ошибка, что ж? Все ошибаются, и об этом не раз прямо в глаза говорили они друг другу. И всё обходилось без обид. А те, с кем приятно посидеть за столом, выпить, поболтать о том, о сём, посмеяться, чаще всего не друзья – приятели. И всё, что орал им пьяный Юрьев в глаза и при свидетелях, почти всегда было чистой правдой, только говорить её вслух не принято. И Лёшка продолжал с этими людьми общаться – не бирюком же жить. Да и достоинства у каждого из них свои были, за что он их по-своему и ценил. Никому и никогда не мог простить только подлости и предательства. К сожалению, и такое в его жизни бывало. И это было то, чего не было и не могло быть у Юрьева. Именно это и решало всё в их отношениях.
Солнышко уже взошло, но ещё не слепило глаза и не грело. Лёшка прищурился, глянул по сторонам. Хотелось тишины и покоя. Но какой покой у дороги? Машины не проезжали – пролетали чуть ли не у самой головы. Он подвинулся подальше от проезжей части. Прикрыл глаза. Голова была ясная. Подумал:
«Как прошла жизнь? Конечно, она ещё не прошла, но всё же… Сколько всего было…» И Толька практически всегда был рядом. Рядом… Или немного впереди? – Он задумался. – Почему впереди? В школе я всегда учился лучше. Отличником, конечно, не был. Но моей нормой было «четыре – пять». А Толька тянул с «три» на «четыре», причём, трояков было больше. А то и «пару» схватит. Вечно у учителей с ним проблемы были. Хотя на второй год ни разу не остался. – Алексей взъерошил волосы, не спеша пригладил их, вздохнул, вспомнил: –