и шагов пожилого человека. Слегка пришлепывающие лапы собак, мягкое поскрипывание детской коляски, шум детских голосов, шелест листвы на деревьях, шуршание листьев под ногами. Обрывки разговоров, музыка, доносящаяся из окон, скрип и стук дверей и т. п. По скрипу калитки, по лаю собак, по шуму листвы я узнаю, чей это дом. По неровностям дорожки, по направлению ветра, движению воздуха определяю необходимый маршрут. Парящие канализационные колодцы с журчащей водой тоже мои «помощники» в ориентировании.
Когда хожу на занятия по корпусам университета, я лучше ориентируюсь в аудиториях и коридорах с деревянными полами или мягким покрытием. Полы из керамической плитки создают эффект металлической бочки, затрудняют поиск нужного направления. От дома до университета добираюсь пешком.
Я хорошо чувствую пыль, грязь в помещении, чистоту или загрязненность белья, низкие своды, пустые или забитые вещами, заставленные мебелью, комнаты, по запаху определяю, чисто в квартире или грязно, ощущаю качество продуктов.
Гул предприятий, новостроек. Громкие звуки затормаживают и ослабляют меня. При грохоте строительной и дорожной техники, шуме станков промышленных предприятий я чувствую себя беспомощной и потерянной. Боюсь передвигаться, почти полностью теряюсь на местности. Чувствую дискомфорт. Другое дело, когда вокруг ритмика и гармония.
Я научилась использовать отражение звука, эхо шагов от зданий ночного города. Могу использовать эхо при постукивании тросточкой по тротуару или пощелкивании пальцами.
Во мне заключен весь огромный мир, не я в нем, а он во мне, со всеми звуками, запахами, прикосновениями, он раскрывается внутри меня, протекает сквозь меня, а я – сквозь него.
Люблю музыку. Звуки дрожат в животе, в кончиках пальцев. Если вибрируют медленно, они жесткие, чуть быстрее – все мягче и мягче. Вначале теплые, потом становятся прохладными. Легкими, летящими, легкомысленными. Потом слепящими, почему я, слепая, использую это слово, разве можно меня ослепить? Можно, можно… Они входят как стилет в ножны – точно ложатся в свою ячейку, только могильный холод, только капли крови из сердца, а потом они спрашивают – это уже все? Кто-то «врывается к богу, боится, что опоздал, плачет, целует жилистую руку, просит». Умоляет дрожащим голосом – может, все-таки не опоздал, может, есть еще надежда? Спасите, помогите… Другие отвечают ему – нет, нет, нет, надежда, всегда есть надежда! Они умирают – все вместе и поодиночке – и вновь возрождаются…
Ну, а меня мучит, продолжает мучить любопытство, что же это такое свет и цвет?
До – красное. Соль – оранжево-розовое. Ре – желтое. Ля – зеленое. Ми – сине-белесое. Си – подобно ми. Фа диез – синее, резкое. Ре бемоль – фиолетовое. Ля бемоль мажор – пурпурно-фиолетовое. Си бемоль – стального цвета с металлическим блеском. Фа – красное темное.
Так расписал цвета Скрябин. Римский-Корсаков расписал цветозвуки по-другому. Что я, наивная, могу из этого извлечь? Синее, красное – для меня это