и романы, что многие слушатели лишь хмыкали и недоверчиво качали головами. Сам же менестрель всегда пытался соревноваться с Атосом в актёрском мастерстве, хотя дворянину было глубоко наплевать на потуги «певуна», как Эванса иногда кликали за глаза. Как правило, во всех спектаклях этим двоим доставались роли врагов, отчего де Грей был всегда в восторге, в то время как его напарнику по сцене было глубоко безразлично.
Ещё у Эванса была одна глубокая страсть, которая постоянно влекла за собой разнообразные беды. Менестрель слыл жутким бабником и подкатывал ко всему, что могло носить юбки. Он раз за разом штурмовал фургон сестричек, и даже умел пару раз совратить Ниру, которая не возражала против подобного поворота событий, однако Лира и Вира постоянно держали оборону, не подпуская к себе барда ближе, чем на расстояние удара кулака. Один раз менестрель покинул их фургон с подбитым глазом, поскольку ухаживания Эванса наскучили девушкам, а Вира и вовсе всегда открыто заявляла, что:
– Разделить ложе с тряпкой, не способной постоять за себя – верх позора! Я возлягу только с тем, кто сумеет победить меня в честном поединке, и никак иначе! Запомни это хлыщ, когда снова вздумаешь ко мне подкатывать со своими стихами!
– Подумаешь! – ответил ей на это глубоко уязвлённый и оскорблённый де Грей, старавшийся не выказывать этого на глазах у посмеивающихся товарищей. – И не такие красотки ломались под моим напором, и ты с сестричкой также рано или поздно окажешься подо мной!
Арнолиус рассмеялся, заслышав подобное обещание, и заключил пари с несколькими артистами, случится подобное когда-нибудь или нет. Сам гном считал, что скорее небо упадёт на землю, нежели Де Грей переспит с кем-то ещё в труппе, однако через неделю случилась самая настоящая гроза с мордобоем. Эвансу удалось совратить неизвестным макаром Офелию, что стало известно её разъярённому мужу Ковриге, а также всем прочим. Если бы не вмешательство Сорбонны и прочих артистов, то всё перешло бы на поножовщину, и труппа наверняка бы распрощалась навеки с одним из артистов. Естественно, что Стряпуха тотчас в извечной женской манере поспешила сообщить, что она не виновата, её совратили, на что она довольно активно сопротивлялась. Поверить в это было сложно, поскольку когда любвеобильную парочку застукали с поличным, Офелия смеясь игралась с кудрями на голове голого менестреля, который с жаром читал ей стих собственного сочинения. Отсутствие одежд на охальниках говорило само за себя, как и заплывающий глаз де Грея и Стряпухи, поскольку Коврига всё же успел наказать обоих до того, как в дело вмешалась агрессивная псина паскудника-барда, а также выскочившие на шум товарищи. Мирились тогда между собой половинчики долго и громко, и их крик далеко разносился над песками Восточной пустыни, где на ночёвку встал их небольшой караван. К счастью, путь в обе стороны оказался таким долгим, что уходить из труппы прямо