Сталин, а как же с Ленинградом? У меня там семья, квартира. Из театра тоже могут не отпустить.
– Мы попросим, отпустят, – улыбнулся Сталин. – О квартире в Москве тоже позаботимся, чтобы вам создали все условия для творческой работы.
Так М. Рейзен стал ведущим солистом Большого театра. Примерно таким же путем сюда пришли редкостный бас М. Михайлов, великолепный баритон П. Лисициан, из Киева переехали своеобразные меццо-сопрано В. Борисенко и А. Бышевская.
Грех упустить еще один характерный пример. Главный дирижер театра С. Самосуд был неутомимым новатором, признанным корифеем. Но что-то у него не стало ладиться: начал снижаться уровень постановок, в театр перестали ходить представители различных посольств. Кто сумел точно разобраться в критической ситуации? Лишь Сталин. Кто мог исправить ее? Только Н. Голованов, не захотевший прозябать на подхвате у Самосуда и ушедший из театра. Кто мог вернуть Голованова? Лишь Сталин. И он предложил уникальному дирижеру возглавить коллектив.
– Товарищ Сталин, я плохо себя чувствую, – искренне возразил Голованов. – Это для меня слишком большая нагрузка.
– Николай Семенович, я тоже сейчас болею, да работаю. Прошу и вас поработать. Становитесь за пульт и делайте классику классикой.
Великий музыкант прекрасно выполнял свою высокую миссию целую четверть века.
Всем известна суровая требовательность Сталина. Однако мало кому известна его снисходительность, равная доброте. Во время премьеры “Пиковой дамы” с П. Ханаевым, исполнявшим партию Германна, случилось несчастье. Торопясь на сцену, он в потемках налетел на пожарный ящик, из которого торчал гвоздь, и порвал трико настолько, что стали видны подштанники. Поэтому все действие стоял неподвижно, стараясь скрыть от зала злосчастную прореху. Сталин вызвал в ложу дирижера А. Мелик-Пашаева.
– Что это сегодня с Германном? Почему всю картину стоял без движения, будто его припаяли к полу?
Дирижер с трепетом объяснил причину. Сталин рассмеялся:
– Надо же быть такой беде…
Дома у Сталина обычно пели квартетом – он, Михайлов, Ворошилов и Молотов. Исключительно музыкальный, Сталин пел вторым тенором. Его любимым романсом был “Гори, гори, моя звезда”, а из песен – украинская “У соседа хата била”.
Наша бдительная охрана работала безукоризненно. В театре не было ни одной попытки покушения на Сталина или членов правительства. Но всех уберечь, к сожалению, невозможно. Я провожал в последний путь М. Горького. Дежурил в Доме Союзов у гроба Н. К. Крупской и закрывал ее крышкой. Участвовал в похоронах Д. Ульянова на Новодевичьем кладбище. Тяжкими были такие дни. А все-таки легче, чем постоянная служба в театре, где влетало каждый день. Разве в огромном хозяйстве, где сцена – больше зала, все предусмотришь? Например, во время торжественного заседания сверху летит соринка и падает на стол президиума. В ярком свете прожекторов она кажется огромной. Сталин ворчит:
– Что это у вас с колосников какие-то шмели пикируют прямо на стол?
Мне – взбучка