Прикрикнул, чтобы Стёпка подошёл поближе и взялся за Тёмин рукав.
Бабка с бельём увидела, как мальчики побежали вниз, подпрыгнули и растворились в воздухе над водой. Бабка перекрестилась и замерла, как была, на коленях. А простыня, которую она полоскала, уплыла вниз по реке.
Глава восьмая
Тёма и Стёпка стояли на широкой гранитной набережной, напротив роскошного особняка, в высоких окнах которого отражалась красная крепостная стена, за ней – трёхъярусная колокольня с золочёным шпилем. Стёпка ошалело пробормотал:
– Петропавловская крепость, архитектор Трезини…
В Петербурге ни Тёма, ни Стёпка никогда раньше не были. Но Стёпка в своей гимназии учился хорошо, а Тёма, мягко говоря, не очень, и поэтому ничего не знал ни про какого-то там Трезини, ни про крепость. И напрягся, ожидая Стёпкиных расспросов. Впрочем, для таких случаев у него было заготовлено объяснение: «Когда это проходили, я болел». Но Стёпка, продолжая оглядываться, бормотал себе под нос:
– Биржа, архитектор Тома де Томон… Академия наук, Кваренги… Ростральная колонна, скульптор Тибо…
Слава богу, архитектурные познания Стёпки на этом закончились, иначе Тёме пришлось бы рассказывать про какую-нибудь полугодовую скарлатину с карантином. Увлекла обоих толпа на набережной. Мальчишки, разносчики, простолюдины – все торопились куда-то в одну сторону. Туда же из зеркальных дверей особняка смотрел величественный швейцар. Строем пробежала рота солдат.
– Ты смотри, в киверах[5]! – изумился Стёпка. – Как в войну с французами! Какой же это год?
– Не помню, – небрежно сказал Тёма. – Когда эту войну проходили, я болел.
Он, не глядя, сунул Стёпке часы:
– Отвечаешь, инструмент нежный.
Стёпка осторожно уложил часы в сумку. После того как он увидел изобретение в действии, он проникся к новому своему другу совершенным благоговением и передал себя Тёме в полное и абсолютное подчинение.
Из окон особняка раздался знакомый звон разбившегося ключа. Стёпка вздрогнул и вопросительно посмотрел на Тёму.
– Ну вот, – сказал Тёма. – Ты видишь, что ты наделал? Ключ разбил, так теперь он во всех временах бьётся.
– Как это? – не понял Стёпка.
– Вот так! У него такое измерение есть, четвёртое или даже пятое, что он сразу во всех временах существует. Ну, а как кто-то в одном времени разбил, так он сразу везде и разбился. Вот, братец, каких ты дел натворил, расхлёбывай теперь твою кашу!..
Тёма решительно направился к особняку. Стёпка потянулся следом. Но тут из-за поворота на набережную с грохотом вылетела карета, запряжённая четвёркой лошадей. Карета сверкнула стёклами, с запяток погрозил двухметровый гайдук[6], Стёпка еле успел отскочить к парапету. Бабушкины прокламации выпали из сумки и разлетелись по мостовой.
Из полосатой будки выскочил будочник и древком алебарды указал на один из листков. Стёпка поднял и, пожав плечами,