глупостью в таких обстоятельствах, облегчения от того, что всё закончилось — и лёгкого разочарования, вызванного нелепым ранением на самом пороге победы. Были и такие, кто смеялся, нередко с истеричными нотками в голосе — одного, полного, рослого парня из Кентукки по фамилии Севедж, смог успокоить только укол снотворного, сделанный спешно прибывшим на место события нарядом санитаров. Наиболее поразительным в таких обстоятельствах стало поведение уже немолодого сержанта, отслужившего едва ли не два десятилетия: кисло улыбнувшись, профессиональный вояка пробурчал что-то себе под нос — и прошествовал в туалет. С того самого момента для ван Хойтена началась долгая дорога обратно, в мирное общество. Как ни странно, но несколько месяцев в тренировочном лагере для новобранцев, считанные недели в космосе, из которых лишь одна-единственная секунда была «боем», а всё остальное — «подготовкой» и «лечением», полностью разорвали его былые связи с нормальным миром. Здесь, на «гражданке», однако, люди и далее жили нормальной, полноценной жизнью: никто ни на кого не орал, требуя молниеносного исполнения дурацкого приказа, а те, кто так поступал, считались преступниками или сумасшедшими. Ван Хойтену, получившему звание второго лейтенанта резерва, поначалу было трудно привыкнуть к тому, что никто, даже последний сопляк — он никак не мог отучить себя от подсознательной оценки «нижние чины», — не отдаёт ему честь, проходя мимо. Его «удалённый» терапевт, по совместительству оказавшийся психиатром, во время одного из сеансов ментотрансляции, прямо указал ван Хойтену на то, что эти психологические проблемы связаны с утратой работоспособности — он попросту разнежился, пребывая в невесомости, особенно когда лежал на больничной койке в офицерском отделении. Ван Хойтен вспомнил, что огромный космический госпиталь был рассчитан на пять тысяч мест, и многим эта цифра казалась избыточной, ведь, по сведениям разведки, марсианская орбитальная оборона в предыдущие месяцы боёв существенно ослабла. Ван Хойтен мог только предполагать, что она из себя представляла до «ослабления», поскольку в первые же часы вторжения орбитальное пространство оказалось забитым обломками космических кораблей. Госпиталь оказался переполненным, и те, кого ранили в первые минуты генерального сражения, могли считать себя везунчиками, в то время как остальных пристраивали где попало. Ему действительно повезло, если слово «везение» вообще уместно в таких обстоятельствах, но психиатр не имел права так говорить. Этот мерзавец — в представлении ван Хойтена он был полным, лысеющим мужчиной средних лет — паразитировал на таких, как ван Хойтен, ветеранах, получая зарплату из автоматически отчисляемых с их счетов денег, рассуждая о том, как им повезло, что они выжили, и он, дипломированный врач, имеет возможность их консультировать.
Ван Хойтен мрачно посмотрел на стену перед собой, подумывая о том, стоит ли заново спроецировать голографический документальный