а к Максу записку подбросить, – ответила Валя. – А во-вторых, не послала совсем. Ты сама туда кинулась. Скажешь, что нет?
– Ты должна была удержать меня! Или… хотя бы предупредить об опасности!
– Какая еще опасность? – Валька махнула рукой. – Ведь он же без ружья был?
– Там еще и ружье имеется?!
– Не знаю, просто я спросила. Без ружья ведь? Ну и вот. А ты боишься. Дядя Гоша, он же сам всех пугается, Надюха! Безобидный совершенно!
– Тем не менее.
– Что – «тем не менее»?
– Ты должна была предупредить меня, Валька! Ты же старше и несешь за меня ответственность! – не унималась я.
– Ах вот как! – Валька фыркнула. – Тебя еще и пасти надо! Девочка маленькая нашлась, ишь! Ну пожалуйста, не хочешь – не участвуй. К Катьке я одна схожу.
– Ну и пожалуйста, ну и на здоровье! – ответила я, развернулась и пошла домой.
Впрочем, через две секунды мне пришла в голову мысль, что надо все-таки сопроводить Валентину до Катькиного дома на случай, если она попадет в такую же историю, как я, и вынуждена будет дрожать в каких-нибудь кустах. Отведу тогда душу!
Мы вместе дотопали до Катькиного участка. Валентина признала, что затея с бутылкой оказалась не слишком удачной, и просто подсунула конверт, где лежали цветок и записка, под дверь. Как назло, тут обошлось без происшествий. Душу отвести мне не удалось, зато грела мысль о том, что завтра, когда письма обнаружатся, начнется настоящее веселье.
Вернувшись домой, я заперла дверь, перешагнула через папину раскладушку, добралась до дивана, перелезла через маму и нырнула к ней под одеяло.
– Ну что, на чердаке-то, чай, не сладко?
Это мама. Притворюсь-ка, что не слышу, уже сплю.
– Хр! Хр! Хр-р-р-р!
Проснулась я от того, что кто-то бил обрезком рельса о железные ворота. Этот импровизированный набат звучал у нас в поселке раз в год и означал призыв на собрание. Родители уже встали. Я быстро села на кровати, стала искать тапочки. День обещал быть отличным.
Собрания я люблю с детства. В поселке это единственное развлечение – и цирк, и телевизор, и театр одновременно. У нас же все соседи крикуны – сам Жириновский обзавидуется! И потом, когда сидишь там, ощущение такое, что участвуешь в серьезном взрослом деле. Так что на собрание все ребята собираются. А взрослые прогуливают почему-то. Вот зануды!
Быстро натянув платье, я выскочила на крыльцо. Папа, знавший, что я ни за что не пропущу такое важное мероприятие, уже ждал меня там. Мы прихватили по складному табурету, взялись за руки и двинули.
Идти было недалеко. Собрание заседало на дороге-площади возле нашего участка. На бревнах, обычно оккупированных Серыми и Дэном, располагались теперь бабки в старых трениках и вытертых халатах. Пацаны переместились на крышу будущего погреба. Не обращая внимания на озабоченные взгляды Петровича, они прислушивались к бурчанию сидевших внизу старух.
– А я подниму вопрос, подниму обязательно! Мало того, что безобразничают, так еще и объявление испохабили!
– Бесстыдники!
– Совсем