богатства занимаясь ростовщичеством, приторговывая рисом и не чураясь прочих операций. Вся ее деятельность заметно ускоряла разложение бакуфу и, в конечном счете, привела совместно с засухой и последующим наводнением в 1459 г. к страшному голоду в стране (кое-где имели место случаи людоедства). А может быть правы французы с их «шерше ля фам»!
Ко всему прочему накалилось до предела противостояние могущественных кланов Хосокава и Ямана; возникли споры о преемнике сёгуна (а чем они обычно кончались Вы, наверное, уже догадываетесь), а в отдельных кланах перманентно вспыхивали распри вокруг наследства. В старые времена имущество и земля делились по-братски между детьми, что заметно распыляло силы клана (а это, собственно, и требовалось). Теперь же порядки изменились, и все доставалось одному наследнику, а другие члены семьи и родственники мигом становились его вассалами. Как говорится, из князя да в грязи! Для сплачивания клана, для всего рода в целом это было просто необходимо с точки зрения выживания в столь неспокойное время, а вот для отдельных его членов – совсем даже наоборот. Поэтому эти отдельные члены только и ждали момента, чтобы силой оружия (убеждение, как правило, не действовало) восстановить попранную справедливость, в их понимании, конечно.
Тучи сгущались, и все в голодающей стране всем своим пустым нутром ощущали, что вот-вот должно произойти нечто страшное. И здесь надо отдать должное императорскому двору. Он, вырвавшись из оков, фигурально выражаясь, небытия, сделал все, что мог для успокоения страны: в марте 1467 г. изменил девиз правления на «Онин», что означает «Мир в стране» (предыдущий «Кансё», «Великодушие и справедливость», не оправдал возлагавшихся на него надежд). Казалось, что теперь-то уж все вздохнут спокойно, однако 26 мая 1467 г. Киото запылал, самурай пошел на самурая, точнее, 160 тыс. самураев Хосокава Кацумото пошли на 90 тыс. самураев Ямана Сюдзэн. Город буквально был завален трупами и превращался в пепелище. Увы, таковыми были тактические пристрастия самураев, которые первым делом поджигали укрепления противника. А что же сёгун Ёсимаса? Да ничего! По обыкновению продолжал отреченно наслаждаться сакэ на очередном банкете и залетающие в зал искры пожарища не отвлекали его от в общем полезного занятия. Он уже давно осознал, что не сможет справиться ни с самураями, ни с алчностью своей жены Томико…
«Прозревший» Ёсимаса, как водится, уходит из мирской жизни, уступив пост сёгуна своему сыну, становится монахом и переезжает в 1483 г. в усадьбу на Хигасияма («восточная гора»), гордостью которой является «Серебряный павильон» («Гинкакудзи») – образец спокойствия и уединенности, что так было мило сердцу Ёсимаса. И критикуя его за нерешительность и устраненность (что поделаешь, обстоятельства вновь оказались сильнее человека), следует помнить, что именно монах Ёсимаса заложил основы «культуры восточной горы», многое из которой продолжает жить и в современной Японии.