он, – мы же с тобой еще раз, последний, встретились, когда через два года я удрал из этого Абакана к Чебакову в Желтые Воды, и он попросил меня, как старого твоего комсомольского товарища, уговорить тебя перебраться к нам, прихватив часть людей из твоего отдела! Помню, как высоко о тебе отзывался тогда Чебаков, как он рассказывал фантастические вещи о твоих успехах…Правда, ты почему-то не поехал к нам. Да и я вскорости ушел от Чебакова…
Я смотрел на этого человека, с которым жизнь меня сводила несколько раз; на человека, не сделавшего мне лично ничего плохого и, даже наоборот, на эту вдруг откуда-то взявшуюся суету в его движениях, на странные взгляды, которые он изредка бросал на меня, как будто видел впервые, и думал свою думу.
О том, что делает жизнь с нами, как она разбрасывает нас по разные стороны воображаемых барьеров, как ломает стереотипы, оставляя внутри нас странные ощущения иррациональности ее самой, этой нашей жизни.
Мы дернули пару рюмок за наше общее комсомольское прошлое, за здоровье, за благополучие и разошлись в разные стороны.
Милан – он большой. Там есть, куда разойтись двум людям с разными судьбами.
Здесь, как и во всех остальных рассказах этого цикла, ФИО изменены
Миша-Моше
С войны он вернулся офицером – старшим лейтенантом, хотя уходил рядовым. Толковым парнем был.
Вернулся не к жене, а к матери. Жена не дождалась. Год не получала писем, решила, что свободна и вышла замуж за соседа. Дочку-то воспитывать одной тяжело – говорила тем, кто осуждал.
Он переживал тяжко.
– Пока меня по госпиталям таскали, пока в себя приходил, она тут… – сказал и потом молча с помертвевшим лицом целый день лежал на кожаном диване, не сняв военную форму и сапоги.
– А чего же ты ни нам, ни ей не писал?
– Проверял я ее.
– А мне?
– А ты бы ей рассказала, что я жив!
Дочку жалел, но видеть бывшую свою не мог.
Пошел в военкомат и попросился снова в армию, в ту же часть.
В полку вдруг вспомнили после войны, что он еврей.
– Мойше, дрррружочек – приняв крепко на грудь, говаривал майор, коверкая букву Р и растягивая с акцентом слова, – ти уже готовый защищать ррродину, которрррая на Востоке, которррая Палестина?
– Хе, хе, – поддакивали товарищи лейтенанты и сержанты, кто громко, а кто – вполголоса.
Как он добрался через Румынию до Палестины – никто не знает, он не рассказывал, но известно одно – в порту Хайфы при медицинском контроле беженцев из Европы, прибывающих на кораблях, забитых под завязку, его проверяла девушка – фельдшер, обратившая внимание на то, что ее фамилия и фамилия этого изможденного человека одна и та же.
Она рассказала об этом своему отцу и тот, прибывший в Палестину двадцатью годами раньше, узнал в Мише родного брата.
– Мне нечего делать там. Меня там предали и презирают, – говорил Моше, так стали его называть брат, жена брата и две племянницы.
Беженцев, прибывающих в страну, размещали, в том числе, в бывших