к нему дух тайги Бай-Байанай, коль прощает подобные причуды.
Помощники мясовара мыли-полоскали кишки. Смешивали молоко и душистые травы со светлой отстоянной кровью для лакомой белой колбасы, густые остатки темной крови – для колбасы попроще. Другие снимали золотистые лохмотья пены в котлах, протыкали мясо узким батасом. Если вытекающий сок прозрачен, значит, готово. Третьи нанизывали на заостренные палочки дымные куски жеребячьих грудин и раздавали по Тусулгэ. Четвертые пекли на прутьях бычьи мошонки и подносили мужчинам. Женщины фыркали в сторону и прикрывали ладонями лица. Носящим платья запрещено смотреть, как носящие штаны вкушают сомнительное яство, срезая твердую шкурку ножом.
Прохожие останавливались поглядеть на состязание знаменитых рыбоедов. Новый невод достанется тому, кто съест вареного карася быстрее остальных, не повредив при этом его скелета. Обладатели особо проворных языков придерживали карасей пальцами с обеих сторон. Словно на диковинном инструменте играли, поводя то хребтом, то брюшком у края чуть раскрытых ртов. Лица у рыбоедов бесстрастные, глаза отрешенные, а с карася не то что кусочек – крошка не падает, все успевает подобрать юркий язык, бешено мелькающий между губами. Зрители еще и семи раз в ладоши не хлопнули, глядь – первый умелец отставил чистейший рыбий остов: эй, поглядите-оцените, не моя ли победа, не моим ли назовете невод?
Рядом голые по пояс маслоеды подставляли разинутые рты под запрокинутые ведерные бурдюки. Плавленым золотом текло в луженые глотки топленое масло, подрагивали и урчали тучные животы.
– Эх, пусть пропадает дурная утроба, чем добрая еда! – утирая блестящие подбородки и шеи, вздыхали толстяки. Потом им поститься три дня, не есть ничего, кроме кипяченых сливок. Не бурдюками, конечно, – ложками. По одной в день. Может, еще придется тащиться к знахарке Эмчите за средством от бунта в желудке. Есть чем рисковать, зато если выпьешь масла больше всех – получишь медный котел в награду за отчаянное обжорство.
Вслушиваясь в смачное рыганье маслоедов, старый табунщик Кытанах качал головой:
– В мое славное молодое время иные прорвы, бывало, высасывали масло трехведерными бурдюками! После думать не думали о вяжущем супе с лягушачьими лапками. Здоров и силен был народ, не то что нынче…
Сам дед хлебнул кумыса с чашку, маслом угостился с ложку, колбасы пожевал кружочек и был раздосадован – объелся.
…На двенадцатом году, прожитом сверх высшего человечьего века, седина старика окрасилась в бронзовый цвет. «Как желтоволосый нунчин стал», – удивлялись люди. Кытанах объяснял произошедшую с ним перемену ржавчиной макушки, ведь несчитаное число снегов и дождей на нее выпало.
Смерть Ёлю словно забыла о старце. Сандал подарил долгожителю костяную пластинку с отметинами его весен и велел каждый год добавлять новую насечку: «Будет чем поддразнить одноглазую, когда придет за тобой».
Кытанах был самым многовёсным человеком в Элен, старше Хозяек Круга,