и никогда Миша не открыл бы свою главную и заветную мечту – жить одному и заниматься любимым делом. И еще ему часто казалось, что с падчерицей они почти родственные души – та тоже не любила шум и обожала уединение. Нет, он ценил свою жену! Ценил ее заботу, бесконечные хлопоты. Но счастлив бывал все-таки, только оставшись наедине с самим собой.
Пару раз мама еще пыталась поговорить с Таней. Готовилась долго, штудировала книжки по психологии – чтоб не обидеть, не задеть, не приведи господи, ранимую душу.
Не спала ночами и проговаривала свои монологи. Там было все гладко и убедительно. «Таня, девочка моя! – повторяла она про себя, – Вот ты только послушай! Просто послушай, и все! А решение примешь сама! Ты взрослая, да. Но ты еще и ребенок! Ты мне, матери, поверь! И решение это, моя дорогая, глупое по крайней мере! Ты сломаешь всю свою жизнь! А как же институт? Танечка, милая! Детка моя! Ребенок – это не шутки и не игрушки!»
Картинка рисовалась такая: она, любящая и терпеливая мать, говорит «на полутонах», негромко, мягко, нежно и главное – убедительно.
Таня, хорошая дочь, естественно, слушает – внимательно и доверительно. Не возражает. Почти. Словом, общий язык они, конечно, находят. Дальше – раскаяние, бурные слезы и – объятия. Как без объятий? Таня поймет, Таня раскается. И наконец совместное и разумное решение – увы, но придется подождать! «Умница, девочка моя! Я так и знала! Я была уверена, что ты все поймешь правильно! Я не сомневалась в тебе! Ну, молодец, молодец!»
Снова слезы – уже без объятий. Немного на повышенных тонах – все-таки драма. Хлопанье дверьми, звук разбитой тарелки. И бурные совместные рыдания – это финал-апофеоз! Сложное решение принято. Затем чай с пирожными и осторожный, крайне мягкий разговор про… все остальное, что теперь предстоит. «Доченька, есть прекрасный врач, ты мне поверь! С таким опытом, что и волноваться не надо! Все сделает четко, как надо и без последствий».
Дальше – выдох и звонок Лоре Петровне. Все!
Получилось все совсем не так.
Зоя Андреевна завелась с первой минуты, увидев выражение Таниного лица. Дочь разговаривать не желала. Ее послушная Таня отвечала непозволительно резко, почти по-хамски.
– Мама, ну я же сказала! Ничего этого не будет, ты понимаешь? Ни аборта, ни твоей замечательной Лоры Петровны! Ни-че-го! Будет ребенок, мам! Мальчик. Сын. И – умоляю тебя! – закончим эти дурацкие разговоры!
Стыдно признаться, но в эти минуты дочь свою она почти… ненавидела. Вот ведь дура какая! Тупица упрямая! В восемнадцать лет – и навсегда! Навсегда – хлопоты, бесконечные заботы, бессонница, вечные страхи!
Так рано поставить крест на своей жизни. Лишить себя всего и сразу, господи… Какая, прости господи, идиотка! Ребеночка захотела! Боится, не успеет еще в это ярмо, в эту ловушку бесконечной любви и постоянного страха.
И в кого она такая, эта дура? Уж точно не в меня! И не в папашу – тот-то быстро сообразил, где повкусней и послаще. Злость и обида на мужа не проходили, вначале старалась привлечь его к