я – купец, и пусть я взял товар на реализацию, но который утонул на Ладоге в жуткий шторм. Погибли мои люди, я лишился судна и прибыли.
Приходит ремесленник – производитель и владелец товара, – гнусавит: мол, отдай пять гривен за мои изделия! Он что – дурак? Ну ладно – говорю ему, не ругаясь, – давай поделим риск хотя бы пополам, ведь и я потерял много: главное, и в отличие от тебя, у меня погибли люди! Про неполученную прибыль на Готланде и мои неустойки перед скандинавами уже и речи нет! Тот – вот же нелюдь! – упирается. И что? Мои нервы беспредельны? Ну дам я ему по башке, спущу с лестницы, сыновья на крыльце добавят, а челядь донесёт остатки костей супостата до его берлоги, да и дело с концом! А если паче чаяния несусветец вдруг в разборки пойдёт да подельников по цеху зазвать решится в помощь, то ведь купцов в городе поди больше будет, чем ремесленников и всяких прочих «ботаников» и сочувствующих! – Какое моё убийство его руками? Какое моё рабство? О чём речь? Что за чушь?! Это ему меня бояться нужно!
Купцы Древней Руси – это даже не мужчины, это матёрые мужычары. Им каждодневно приходилось работать в режиме стресса и отбоя от бандитских, гео и климатических угроз; в этом постоянном противостоянии с напастями эти ребята, как я понимаю, уже к 20 годам успевали люто заматереть! И что мог сделать средневековый «ботаник», рукастый умняшка против такого двуногого хитрющего зверя? А ничего!
Но, согласно якобы древнему документу купцы горькой судьбине не сопротивляясь, как бараны шли на заклание, быв евангельски невиновными по сути; корпоративные союзы их не защищали, а личная и цеховая охрана не отбивала!
Абсолютно не верится, что и казнить купца, и отдать его в рабство (с конфискацией имущества? Или как?) можно было автономными силами какого-либо городского ремесленника! – Это бред! Тут если как бы правосудие и вершилось, то без административного ресурса не обходилось: бандиты киевского князя, дружинники, т. е. до зубов вооружённые рецидивисты, на этих делах имели очевидный гешефт (часть личного имущества несчастного купца), лишь под его получение они и обеспечивали силовое решение вопроса – «Утром деньги – вечером стулья!»
Как это по-христиански!
Как это по-евангельски!
И как эта жёсткая картинка соотносится с имеющимися школьными представлениями об истории нашей страны? А никак: вдруг, законодательно прекратив беспредел народных нравов, Ярослав «почему-то» лишает своих бравых ребят гешефта! Князь похож на самоубийцу? Или он организовал альтернативную силовую структуру, финансируемую купцами, распустив бандитов? – Ну не бывает же чудес!
Очевидно, что «кто-то» во всей этой истории загибает! Кто? Точно не я.
«Не продавать в рабство…» – это что же, людей на Руси за провинность, которую они не совершали (форс-мажор), могли превратить в раба?
Продать кому? куда? за сколько?
Как эти правила повседневной жизни ложатся на острое национальное чувство справедливости славян? Давайте уточним: при том, что это говорится прямым текстом первоисточника на фоне