отливом цвета. Не царапая, конечно, и не пачкая кожу мелом, а так, легко касаясь. Любовь и виски предельно растормозили центр речевой активности молодого полковника, и он бормотал что-то свое, по-видимому не отдавая себе отчета, зачем ему нужно все это говорить.
– Понимаешь, иногда надо просто выяснить, существует какая-то структура или нет. Всего лишь выяснить, детка, это ведь так немного. Но иногда из-за этого льется кровь. Люди как люди, и к ним нет претензий. Но структура… сама себя не осознает и не понимает, но существует. Иногда десятки лет.
– У меня озноб. Перестань, – сказала Римма, прикрывая груди рукой.
– У нас даже есть чудаки, – продолжал Олег, – которые утверждают, что не только десятки, но и сотни лет. На них не укажешь, но по следам их… А нам если и случалось нападать на явные следы таких структур, то при расследовании некоторых нашумевших убийств.
Раздался сигнал пейджера.
– Да, Воронов слушает, – сказал Олег Юрьевич.
Выслушав, захлопнул крышку пейджера. И сразу превратился из юного, болтливого павиана в уставшего, грузного мужика. Немного раздосадованного. Даже рассерженного.
– Капитана милиции, представляешь? На его же собственной квартире. Изрезали в лохмотья. Крови ведро потерял. В реанимации.
– А почему тебе о каком-то капитане сообщают?
– Видишь ли, есть такие ведомства, и МВД в их числе, о любых нападениях на сотрудников которых должны сообщать именно мне. – Затем, сняв с ее тела три бильярдных шара и укладывая их на полку, уже совершенно спокойным и трезвым голосом добавил: – Да, капитан здоров оказался – всего лишь в реанимации. А жену его – насмерть.
8
Олег Воронов собирался было поехать к себе в управление, чтобы зафиксировать поступившее сообщение по всем правилам и спустить его далее вниз, кому-нибудь из подчиненных. Но что-то мешало ему немедленно начать действовать согласно уставу и его служебным обязанностям.
Воронов был силен и молод, красив и, некоторые бы даже сказали, распутен. Но он был профессионал. Поэтому ему и был предоставлен шанс. Он был вставлен в структуру. В обойму. В команду. Ему был предоставлен шанс, то есть он был выведен на старт. Но прохождение дистанции зависело уже от самого бегуна.
Олег не любил спивающейся золотой молодежи. Хотя по рождению и первому кругу друзей детства вполне мог принадлежать к ней. Но простое потребление жизни, без контроля и властного участия в ней, оказалось для него недостаточным. Олег прекрасно знал, что все то, что он исполнял согласно уставу и служебным обязанностям, мог бы исполнить и любой другой. Главная же его карьерная динамика держалась на нескольких его точных реакциях, на его решительном и вовсе не рутинном участии в нескольких делах, которые могли произойти только в центре Москвы и которые начинались для него вот точно так же – с сообщений, на которые можно было бы и не обратить внимания. Отфутболить. Оформить. Зацементировать. Мало ли их, таких-то сообщений. Таких или подобных происшествий. А потом оказывалось… На