Уорвик во главе войска вступил в город. Его восторженно приветствовали, но граф, видя, в каком состоянии столица, тут же вместе с городским ополчением занялся подавлением мятежа.
И как только с балок домов и деревьев сняли тела повешенных и потушили пожары, в Лондоне начался праздник. Уорвик остался верен себе, и его щедрость не знала границ. На улицах жарили бычьи туши, откупоривали бочонки с превосходным вином, гремела музыка, а сам граф поспешил в Тауэр, чтобы освободить Генриха VI Ланкастера.
Короля-узника встретили восторженным «ура». Память толпы коротка, и все уже забыли о том, что именно при попустительстве этого слабодушного правителя страну грабили жадные временщики, что именно при нем вспыхнула война Алой и Белой Розы, что он был душевно нездоров, а порой впадал в полное помешательство. В эти минуты Генриха Ланкастера любили и почитали так же, как и стоявшего рядом с ним Уорвика, и, когда граф при огромном стечении народа опустился перед королем на колени и во весь голос произнес вассальную присягу, толпа взорвалась радостными криками и в воздух взлетели сотни колпаков.
Никто не мог и заподозрить, что как раз в это время Уорвик отдал приказ схватить королеву Элизабет и лишь вмешательство ее младшего брата, Джона Вудвиля, спасло ее. Пока Делатель Королей праздновал свой триумф, юный Вудвиль успел тайно доставить беременную сестру с малюткой-дочерью в Вестминстерское аббатство, где она нашла убежище и получила покровительство Церкви. Благородный юноша поплатился за это жизнью; его отрубленная голова, насаженная на пику, была выставлена на Лондонском мосту как наглядное свидетельство того, что Уорвик ничего не простил Йоркам и готов расправиться с каждым из них.
На следующий день собрался парламент, который вновь провозгласил королем Генриха VI, а Эдуарда объявил узурпатором, незаконным сыном герцога Ричарда Йорка, и осудил его за то, что он в нарушение всех обычаев обвенчался с Элизабет Грей. В этом последнем пункте обвинения проявилась личная обида Уорвика, мстящего за оскорбление, нанесенное его дочери. Он объявил в парламенте, что незамедлительно отправится сражаться с узурпатором Эдуардом Йорком и не будет считать свою миссию завершенной до тех пор, пока в Англии не останется только один государь.
А что же Эдуард? О постигших его бедах он узнал лишь на подступах к Ноттингему. Новость потрясла его. В полной растерянности Эдуард оглядывал ряды своих сподвижников.
– Милорды… Видит Бог…
Он не находил слов, и самые преданные отводили взгляд. Лишь один из них смотрел Эдуарду прямо в лицо, и в его глазах читался вызов. Это были зеленые, чуть раскосые глаза младшего брата Делателя Королей.
– Лорд Монтегю… Сэр Джон! Вы принесли священную клятву… Наши дети помолвлены. Могу ли я рассчитывать на вас?
– О мой король!..
Монтегю низко склонился. Этот ответ, не означавший ничего определенного, озадачил короля, но он не стал настаивать, а лишь повторил:
– Помните