на дорожку сада, когда мы, благодарные, прощались.
(Было это в тот год, когда со смерти Чехова прошло столько же лет, сколько он прожил, столько лет, сколько было тогда маме, и столько, сколько мне сейчас. В задаче спрашивается, какое сегодня число и что мы за это время написали?)
Мама меня возила в отпуска за собой, и я много посетил еще домиков кроме чеховского. Был я и в Грузии, в доме Казбеги, и в доме Пшавелы, и еще как-то в Гори… Запомнил в каждом – железную кроватку и узкогорлый позеленевший кувшин в углу.
Уже тридцатилетним человеком начал я попадать в эти домики по второму разу.
Меня – водили. В домик Чехова попал с известным кинорежиссером, которому мы особенно обязаны экранизациями чеховских вещей («Дама с собачкой» была уже снята, а замечательная «Дуэль» еще нет…). Естественно, нам распахнули все двери. Отцепляли для нас бархатный барьерчик, отгораживавший экспонаты от посетителей, подпускали вплотную. На тумбочке, рядом с чеховской кроваткой, лежала французская книжка по пасьянсам, на отрывном календаре навсегда осталась дата – 27 мая… Я ничего не узнавал из того, что уже видел. «Уже старушки нет…» Директор сетовал на миллион посетителей в год, на план и хозрасчет, и мы разделяли: деревянные лесенки, рассчитанные на поступь немногочисленной семьи, не были рассчитаны на всеобщий духовный водопой.
Я много посетил с мамой домиков – я стараюсь их больше не посещать. Что-нибудь да порвется каждый раз в душе: то ли боль за поэта, то ли за себя. Чего-нибудь обязательно не простишь времени или, опять же, все тому же себе. Нелегкое это – посещать… Ненавидеть экскурсантов, отделять их мысленно от себя и убеждаться, что ничем-то ты не лучше их, если не хуже.
......................................................................................
Из всех функций поэта для своего народа, из всех заслуг не отмечается одна – бесспорная: природоохранная. Сколько истории, сколько памятников культуры сохранили они нам одним своим именем… Но и – сколько пейзажей! Не охраненные их священным именем, рассосались бы и эти: вырубили бы рощу, растащили усадебку, будь она просто так. Ничья. Право собственности остается за поэтом, оно священно; оно освящено, впрочем, нашим правом собственности НА поэта. Оттого до сих пор можем мы не только вычитывать в прекрасных их произведениях, но отчасти и собственными глазами видеть, как жил человек и что его тогда окружало, когда он еще был. Чернильница, беседка, аллея… тросточка в углу, дуб на бережку, единственно столетний на всю округу… «Вновь я посетил…», «Я помню чудное мгновенье…» и «Нет, весь я не умру…». В наш век природа – такое же камерное, культурное пространство, как и стихи о ней.
И если вдруг, проезжая по российскому шоссе, на смену бесконечным выродившимся, беспородным рощицам и порубкам, сплывающимся в общую просеку, на смену вываливающимся прямо на «проезжую часть» обветшавшим избам и заборам вдруг изящно изогнется дорога, входя в широкогрудый, чистый лес, и даже рельеф облагородится, откуда-то возьмутся живописные холмы и поляны, блеснет чистая вода, природа задышит культурой (ибо и дикая природа, без вмешательства, приходит