Села.
– Милорд, – произнес я, дождавшись, пока его милость выпьет свой коньяк и закусит его лимоном, – надо что-то делать с Редферном.
– Что именно, друг мой?
Я даже несколько растерялся.
– Ну-у… поговорить. Узнать, что он скрывает.
– А зачем? Каждый человек что-то скрывает. У каждого в шкафу свой скелет. У одних это скелет канарейки, у других это скелет слона. Во многом это зависит и от объема шкафа, который вы себе можете позволить. Ты думаешь, он шпион? – продолжал наставительно мой дядя. – Я весьма сомневаюсь в этом. Но предположим, что ты прав. И что же? Он видел, что ты его разоблачил. Ему остается либо бежать, но сие затруднительно – дом хорошо охраняется; либо убить вас, меня, остальную прислугу, посла, его секретаря, стражу… Сие тоже не назовешь поступком большого ума. Но если он честный человек, силой обстоятельств вынужденный скрывать свое истинное лицо, – можете мне поверить, мой дорогой Вальдар, он сам придет сюда, чтобы все рассказать, ибо больше идти ему некуда. А как я понял из ваших слов, опасность, представшая пред ним, выше его сил. Хотите лучше узнать человека, испытайте его доверием. Если желаете, можем держать пари, что я прав.
В дверь негромко постучали.
– Вы позволите, ваша милость? – На пороге возник Редферн, несколько бледный, но по-прежнему старательно играющий роль вышколенного слуги. – Милорды, ваши постели согреты. Я пришел узнать, не будет ли каких указаний.
– Нет, Питер, ты свободен, – скучающим тоном ответил лорд Баренс.
Редферн стоял, переминаясь с ноги на ногу, все более и более бледнея.
– Что-то случилось, друг мой?
Камердинер набрал в грудь воздуха, немного задержал, выдохнул резко, словно выдавливая из себя последние сомнения, и заговорил отрывисто, будто выбрасывая лопатой из погреба души фразу за фразой:
– Покаяться хочу… О жизни своей поведать… Чтоб по правде… И делайте со мной, что хотите.
– Не бойся, Питер, – успокоил его мой дядя. – Здесь никто не желает тебе зла. Говори.
– Имя мое, данное при крещении, Петр Ребров. Отец мой, Ермолай Ребров, казаковал, да был убит где-то в Туретчине. Я сызмальства был в услужении у господ Разумовских, казачком. А как сестра Кириллы Григорьевича замуж вышла за Ефима Федоровича Дарагана, так я ему достался. У него уже в гайдуки выбился, очень он меня отмечал. Да вот беда, положила на меня глаз хозяйка и начала обхаживать и так и этак. Ефиму Федоровичу, понятное дело, о том донесли. Он осерчал люто, да и велел записать в рекруты. Выпала мне доля служить в этих местах на бриге «Ганимед». Сначала был матросом, потом командир корабля капитан-лейтенант фон Ротт узнал, что я справный слуга, и записал к себе вестовым. Полгода жил я, горя не знал, но вот однажды зашли мы в город Гамбург, чтобы снасти поправить – нас перед тем как раз изрядно штормом потрепало. Сошел я на берег, побродил, посмотрел. Решил выпить. Нашел около порта какой-то кабак и только собрался пропустить кружку-другую пива, глядь, а в уголке наш капитан