target="_blank" rel="nofollow" href="#note56" type="note">56 – вскричал несчастный отец в тот момент, когда стая отвратительных стервятников пронеслась над его головой. – Я увижу сына прежде, чем волки и вороны растащат его останки! А ты останься здесь, и если я погибну, то возьми с моей груди запечатанное послание и доставь его по месту. В кошельке довольно денег для того, чтобы похоронить меня вместе с сыном и помолиться о наших душах; остальное оставь себе за труды – не бойся, ты не останешься в накладе.
Честный швейцарец хотя и был ума недалекого, но имел от природы доброе сердце – услышав последние слова старика, он заплакал. Понимая, что остановить убитого горем отца невозможно, Антонио безмолвно смотрел, как тот шагал к бездне, на дне которой лежало тело его сына, и чью участь хотел разделить с ним его убитый горем отец.
И вдруг с той стороны, где минуту назад произошла ужасная трагедия, раздался громкий и пронзительный звук: трубил рог, каким в древние времена собирали горцев на битву.
– Слышите, сеньор, слышите! – вскричал грисон, указывая рукой туда, откуда раздавалось звучание рога. – Мне знаком его голос. Это рог Гейерштейн. Верно, кто-нибудь скоро явится нам на помощь и проводит вас к сыну! Спаси нас Святой Антоний! Я вижу, на дереве кто-то машет белой тряпкой! Там, где упала скала.
Глаза старика были полны слез, и он, как ни старался, ничего не мог увидеть.
– К чему твои старания, – сказал Филиппсон, отирая слезы. – Я не увижу ничего, кроме бездыханных его останков…
– Он жив! Хвала Святому Антонио! Посмотрите, там что-то белое развевается!
– Это лоскутья его одежд, – сказал отец в отчаянии. – Нет, мои глаза не увидят его живым более… Мои очи видели его гибель… пусть же стервятники выклюют их!
– Да смотрите же! – не унимался швейцарец. – Эта ткань не висит на ветке, ею размахивают. Это сын ваш подает вам знак.
– О, если это правда, – вскричал путешественник, всплеснув руками, – то да будут благословенны твои глаза и уста! Если мы найдем моего сына живым, то день сегодняшний будет днем счастья и для тебя!
– Нет! – воспротивился Антонио. – Мне будет наградой, если вы послушаетесь моего доброго совета и возьметесь за ум. Погибни вы по собственной глупости, вина все равно падет на меня, ведь я ваш проводник, и будто мне по силам запретить Пилату трясти туман со своего чела, или помешать каменной глыбе обрушиться в пропасть, или не дать молодому господину пройтись по краю бездны, как по лезвию ножа, или, наконец, не позволить безумцу, чьи седины под стать мудрости, хвататься за кинжал, как ломбардскому браво57…
Грисон и далее что-то причитал, но Филиппсон его уже не слышал, ибо всеми мыслями, всем сердцем устремился к кусочку материи, который, по мнению проводника, означал спасение его сына. Наконец он окончательно убедился, что ему действительно посылают сигнал, и надежда овладела им так же быстро и с такой же силой, с какой только что перед