на старое братское кладбище. Сохви неотлучно следовала за ним, шла след в след, прошла за кладбищенскую ограду и потом стояла рядом и смотрела.
Вдали, над верхушками леса, в том месте, где на Скитском острове располагался скит всех святых и часовня крестных страданий, медленно, на низкой высоте кружили три больших самолета. Вокруг них рвались зенитные снаряды, наполняя пустые небеса белыми округлыми облачками. Слышался отдаленный тихий стрекот. Финские зенитчики вели огонь из множества орудий, но всё безрезультатно. Самолеты кружили и кружили, будто заговоренные. Фадей успокоился, заметив на горизонте тёмно-серые высокие облака. Ладога нагоняла на Валаамский архипелаг непогоду, а это значит, что Спасо-Преображенский собор сегодня бомбить не будут. На Скитском же острове не осталось никого, кроме солдат зенитного дивизиона.
– Бог нас покинул? – спросила Сохви после долгого молчания.
Фадей обернулся. Эх, и надоела же ему эта баба! Как смертная тоска неотвязная, всюду следует за ним. Безмужняя, бездетная, плоская, похоже, она вообразила, что он, старец Фадей, её родной ребенок.
– Который тебе год, Сохви?
– Не помню. Но много больше, чем тебе, старик, – длинная фраза, состоящая аж из восьми слов, стоила Сохви немалых трудов. На лбу финки выступили крупные капли испарины.
– Ты останешься со мной, финка? – тихо спросил Фадей.
– Да, – был ответ.
Часть первая. Фокстрот у подножия Голгофы
– Тимофей, Анатолий и Геннадий – восьмой экипаж в эскадрилье. Если восьмерку положить на бок – получится знак бесконечности. Мы будем жить вечно! – смеялся Наметов. – Жми на газ, командир!
– Нет, наш «Ледокол» летает быстрее! – бурчал Анатолий на переднем пассажирском сиденье. – А это какая-то колымага. Трясет.
– Взлетаем! – завопил Тимофей, вдавливая в пол педаль газа.
Сзади верещала чернявая девчушка – младшая сестра Геннадия Вениаминовича. Анатолий Афиногенович как человек женатый и скромный, опасался прикоснуться к хохотушке даже взглядом.
– В экую дыру нас занесло! – бурчал штурман.
– Это не дыра! Это поселок Шелепиха.
Белый кабриолет ГАЗ-69 лавировал между кучами мусора. Автомобиль запросто преодолевал глубокие ямы и карабкался на кучи щебня, выбрасывая из-под задних колес фонтаны мелких камешков. Тимофей не ограничивал свой водительский темперамент ни границами проезжей части, ни рамками правил дорожного движения. Неистовые вопли клаксона разгоняли зазевавшихся пешеходов. По счастью, дождя давно не было. Ни единая крошка московской глины не попала в пахнущий кожей салон. Выбравшись из замусоренных переулков Шелепихи, они выехали на широкую улицу. Вдали виднелись желтые буркалы уличных фонарей и звездная россыпь освещенных окон в многоэтажных домах. Двигатель ГАЗа ревел, подобно авиационным турбинам.
Совершая головокружительный слалом по улицам, Тимофей вовсе не смотрел по сторонам. Несся, кое-как ориентируясь по фонарям. Сумрачные мостовые бросались под колеса ГАЗ-69, подобно самоубийцам.