их войсками. Смоляне и новгородцы двинулись брать Владимир и Суздаль. Оборонять эти города были подняты жители Мурома. Кто-то посчитал, скольких жизней стоил тогда великокняжеский стол?
В конце 1237 года на соседей – Рязанское княжество – двинулся Батый. И Георгий отказал соседям, просившим о помощи. Он сказал, что хочет «сам особь брань створити». Послы Батыя требовали дань с Рязани и Владимира. В Рязани им отказали, во Владимире – одарили. Но тем временем сыновья Георгия Всеволод и Владимир выдвинулись с войском навстречу Батыю.
Пали Рязань, Коломна, Москва. Первый сын Георгия бежал во Владимир, погубив все войско. Второй – попал в плен.
Георгий покинул свой город, оставил в нем жену и детей. Он отправился на север, за Волгу.
После осады, длившейся несколько дней, все во Владимире погибли страшной смертью.
Но куда же двигался Георгий, почему он не остался оборонять свой город? У историков есть ответ на этот вопрос: он пошел собирать войско. Но надо понимать простую вещь: до ближайших городов в том направлении были сотни верст. Кончался февраль, и дороги должно было вот-вот развезти, тронулся бы лед на реках. Допустим, расстояния удалось бы преодолеть. Тогда сколько времени ушло бы там на сборы? Когда князь смог бы вернуться с подмогой во Владимир?
Или он надеялся достичь своего волшебного Китежа, который построил еще до собственного рождения? Того крепкого города, скрытого в тайге.
Неужели он просто хотел спастись, затеряться в лесах – заволжских, вологодских? Да, это могло получиться, если бы тогда началась ранняя оттепель. Ведь еще несколько дней – и лед на Волге перестал бы держать всадников, погоня остановилась бы, никто не рискнул бы двинуться в неведомый болотистый край.
Но – все получилось по-другому.
Четвертое марта. Сить. Страшные звуки боя. Кровь. Стоны. Нет спасения.
Не нам судить этих людей. Не нам тревожить тень средневекового князя, который – как бы он ни жил – принял смерть от врага на поле боя. Тем более князя святого, канонизированного церковью.
Но отчего же было так тревожно той ночью? Отчего мне слышались в шуме ветра человеческие голоса – страстные, но невнятные, не способные словно бы преодолеть черту, за которой слова станут явственными?..
Затекшие ноги. Холод. Светает. Вылезаю из машины. Дождь мелок. Дорога раскисла еще сильней. До деревни Власово всего шесть километров. И там уже, наверное, проснулся тракторист Беляев.
– Так как же вы туда попали? – спрашивает он, стоя в дверях.
Сбивчиво объясняю про книгу, про фотографии.
– Из самого Нижнего Новгорода? Да-а…
И вот мы уже едем, переваливаясь из одной колеи в другую по скользкой дороге в сторону обелиска. Беляев как всякий серьезный, основательный человек средних лет осторожничает, прикидывая, как ехать по лужайке. И правильно: еще его технику не хватало тут засадить.
Рывок, потом еще один – машина поползла на тросе к дороге.
– Это то самое