ни ткни, всюду следовало поступать решительно наоборот. Весь сегодняшний день она сдавалась без боя, когда – ежели по уму – надо было до конца стоять на своем, и упорствовала, когда требовалось уступить. Но самая страшная, самая жестокая и непоправимая глупость случилась, когда она ушла с корабля. Покинула Проказницу. Покинула даже прежде, чем тело ее отца было опущено в волны. Это была уже не просто глупая неправота. Это было предательство.
Она предала все, что когда-либо ценила и любила, все, что было дорого ей.
Да как вообще она могла сотворить нечто подобное? Оставить непогребенное тело отца… оставить Проказницу на растерзание Кайлу!!! Кайл ведь не понимал ее и не поймет. Он понятия не имеет, что такое живой корабль, как с ним следует обращаться и каковы его нужды.
Было отчего прийти в отчаяние, было отчего почувствовать самую настоящую сердечную боль.
Столько лет ожидания – и она предает Проказницу в самый ответственный миг!
Что, спрашивается, с ней творится? Где вообще были ее мозги? Где было ее сердце? Как могла она думать лишь о собственных чувствах и начисто позабыть про корабль? Что, интересно знать, сказал бы ей отец? Ее отец, всегда говоривший: «Корабль – вот главное. Все прочее – во-вторых».
Подошедший корчмарь взял у Альтии денежку, повертел так и этак – не фальшивая ли – и наполнил ее стакан. Он сказал ей что-то, что именно – девушка не расслышала, только голос, полный деланого сочувствия, был неприятно елейным. Альтия отмахнулась, чуть не расплескав вино из стакана, который держала в руке. И поспешно выпила, пока и вправду не разлила.
Голову требовалось срочно прочистить, и она широко раскрыла глаза, как если бы это могло подействовать. Никто из посетителей таверны не стремился разделить ее горе, и это казалось глубоко неправильным. По всей видимости, данная конкретная частичка Удачного вовсе даже и не заметила ухода Ефрона Вестрита. За здешними столами велись ровно те же самые разговоры, что и все последние два года. О нахальных новичках, которые того и гляди разорят город. О посланнике сатрапа, который не только превышает свои полномочия, придумывая все новые налоги, но еще и взятки берет, соответственно не замечая стоящих прямо в гавани невольничьих кораблей. Калсидийцы тем временем теребят самого сатрапа, требуя, чтобы в Удачном для них снизили налоги на воду, и сатрап, чего доброго, согласится ради дарующих удовольствие травок, что щедро шлют ему из Калсиды.
«У этих жалоб уже борода в заливе скоро потонет, – мрачно подумала Альтия. – Гундят и гундят, и хоть бы один попытался что-нибудь сделать!»
Когда они с отцом в последний раз посещали совет старинных семейств, Ефрон, помнится, поднялся и предложил им попросту объявить вне закона все то, что, по общему мнению, могло угрожать городу. «Удачный принадлежит нам, а не сатрапу, – заявил он решительно. – Надо нам сложиться и завести хороший сторожевой корабль, чтобы раз и навсегда перекрыть работорговцам доступ в наш порт. А что касается калсидийцев – если они не желают платить здесь за воду и продовольствие, пускай