нашел.
И требовалась ли ему храбрость.
Глава седьмая
Самый уродливый из людей, живущих на земле, открыл дверь и встретил Гамаша карикатурной улыбкой:
– Арман.
Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.
– Месье Финни, – склонил голову Гамаш.
Тело старика было искалечено артритом – кривобоко и горбато.
Не без усилий Гамаш выдержал взгляд Финни, по крайней мере одного из его глаз. И даже это далось ему нелегко. Выпученные глаза Финни вращались во всех направлениях, словно в постоянном неодобрении. Соединиться им мешала только луковица фиолетового носа, этакая венозная линия Мажино с громадными траншеями по обеим сторонам, откуда велась и проигрывалась война за жизнь.
– Comment allez-vous?[26] – спросил Гамаш, отводя взгляд от этих необузданных глаз.
– Я в порядке, merci. А как поживаете вы? – спросил месье Финни. Его глаза быстро вертелись, оглядывая крупного человека, возвышавшегося над ним. Сканируя его. – Выглядите неплохо.
Прежде чем Гамаш успел ответить, из коридора донесся певучий голос:
– Берт, кто там?
– Друг Питера. Арман Гамаш.
Месье Финни отступил, пропуская Гамаша в монреальский дом, принадлежащий матери и отчиму Питера Морроу.
– Как это мило с его стороны.
Берт Финни повернулся к гостю:
– Айрин будет рада вас видеть.
Он улыбнулся – так могло бы улыбаться спрятавшееся под кроватью чудовище, которого боятся дети, ложась спать.
Но настоящий кошмар был еще впереди.
Когда Гамаш получил серьезное ранение, среди тысяч присланных ему открыток была одна очень красивая, подписанная Айрин и Бертом Финни. Старший инспектор хотя и чувствовал благодарность за пожелания, но понимал, что вежливость не стоит путать с искренней добротой. Первая – следствие воспитания, социальных навыков. Вторая дается от природы.
Один из подписавших открытку сделал это из вежливости, другой – из доброты. И Гамаш прекрасно знал, кто чем руководствовался.
Он последовал за Финни по коридору в светлую гостиную. Мебель здесь представляла собой смесь британской старины и превосходных изделий из квебекской сосны. Старший инспектор, будучи большим почитателем как ранних квебекцев, так и изготовленной ими мебели, старался не слишком откровенно глазеть по сторонам.
На удобном диване лежало покрывало жизнерадостных, но неярких тонов, на стенах висели картины известных канадских художников: Жан-Поля Лемье, Александера Джексона, Кларенса Ганьона.
Но ни одной работы Питера Морроу. Или Клары.
– Bonjour.
Гамаш прошел к креслу у окна. Там сидела пожилая женщина. Айрин Финни. Мать Питера.
Ее мягкие седые волосы были убраны в свободный узел. Глаза светились чистейшей голубизной. Кожа розоватая, тонкая, изборожденная морщинами. Свободное платье на пухлом теле; любезное выражение на лице.
– Месье Гамаш, – проговорила Айрин Финни приветливо.
Она протянула Гамашу руку, и