оркнейского принца, правда, семнадцатого по праву наследования, но все же…
– Прошу простить меня, святой отец, мы с вами, – я замялся, подбирая слово, – знакомы?
– Увы, – печально вздохнул тот. – Видимо, время и терзания души моей до неузнаваемости изменили телесный облик, ибо в тот миг, когда вы преклоняли колено, дабы стать уже рыцарем Круглого Стола, не кто иной, как я читал над вами священные слова мессы.
Я поперхнулся на вдохе и стал пристальнее вглядываться в лицо хозяина.
– Да, да. Вы не обознались. – Отшельник печально склонил голову. – Рваное рубище и убогое жилище, где даже алчный разбойник не найдет себе добычи, ценнее этого вервия, служащего мне поясом, вот все, что нынче составляет удел Эмерика, архиепископа Кентерберийского.
– Капитан, не волнуйся, – поспешил успокоить меня Лис, очевидно, встревоженный ошарашенным выражением моего лица. – Наполеон с Нельсоном еще не родились, вот мужик и мнит себя архиепископом Кентерберийским. Ничего страшного, небольшая шизофрения.
– Ты знаешь, Лис,– вглядываясь в глаза стоявшего передо мной священника, передал я, – похоже, это не сумасшествие. Он действительно преосвященный Эмерик, архиепископ Кентерберийский.
– Оба-на! – неизвестно чему обрадовался мой друг. – Вот он, образец истинно христианского среброненавистничества! До каких высот, в смысле, наоборот, низин, опустилась церковь не стяжающая! Отрадно видеть главного попа Англии, пекущегося о деле Божьем, а не о той части денария, которую хорошо бы оставить себе вместо того, чтобы отдать кесарю.
Запас шуток, как и запас хитростей, у Лиса был неистощим, и потому, отключив связь, я галантно поклонился его преосвященству.
– Святой отец, осмелюсь узнать, что привело вас в столь бедственное состояние?
– О-о-о! – Преподобный Эмерик воздел вверх руки, и из глаз его покатились слезы, образовывая на давно не мытых щеках светлые дорожки. – Все этот нечестивец Мордред, которого язык не поворачивается величать рыцарем! Это он, змеей прокравшийся в доверие к дяде и отцу своему королю Артуру, повинен во многих бедствиях и страданиях, обрушившихся на несчастную Англию. О-о-о!
– Кстати, Капитан, меня всегда занимало, почему здесь никого не смущает, что наш Орел Пендрагоныч является Мордреду, так сказать, двойным родственником?
Я лишь вздохнул, оставляя вопрос напарника без ответа. Версия о коварстве феи Морганы, хитростью заманившей своего брата короля Артура на ложе, была широко известна. Но доводилось слышать и другие варианты, зная же пристрастия зерцала рыцарской доблести к хмельному элю и его любвеобильный нрав, они отчего-то не казались мне чересчур надуманными.
– Когда король Артур, – вещал, вновь входя в роль архиепископа Кентерберийского, бедный отшельник, – отправился с войском усмирять взбунтовавшуюся Арморику,[1] его злосчастный злокозненный сын был оставлен правителем Британии.