Люся сама поцеловала его в щеку.
Мог ли Ян Маленький знать, что Люсина мать, сидя на кровати за занавеской, записала все номера, названные Яном! Мог ли он знать, что Аня Морозова, проведя «разъяснительную работу» с Люсиной мамой, рассказала ей, почему Люся гуляет с поляком!
Вскоре Люся выпроводила гостя и, заперев за ним дверь, бросилась к матери за занавеску.
– Ура, мама! – ликующе воскликнула она, целуя мать. – Победа! Мы выполнили задание!
Утром по дороге в военный городок, куда они шли с тазами и ведрами стирать белье, Люся доложила Ане о первом успехе.
– Молодец, Люсек! Видишь, не боги горшки обжигают! Но это только начало!
– Что?! Нет уж! Это начало и конец! Сначала меня мать по щекам отхлестала за то, что с басурманами путаюсь…
– Так я же все объяснила Анне Афанасьевне! Она у тебя вполне сознательная, в текущем моменте разбирается. Она ведь уже помогает тебе…
– А вчера мальчишки мне гадости кричали. Соседи плюются. Того и гляди, дверь дегтем вымажут. Им тоже все объяснишь?
– Эх, Люська! Сдрейфила?
– И вовсе я не сдрейфила!
– Ты же не меня подводишь, а партизан и летчиков наших!
– Ладно уж! – помолчав, со вздохом проговорила Люся. – Говори, что делать, Анька-атаман!
– Свидание своему кавалеру на сегодня назначила?
– Какой он мне кавалер?! – краснея, возразила Люся. – Мундир его видеть не могу. Ведь все это понарошку. Назначила, раз для дела нужно, – и, совсем смешавшись, тихо добавила: – А парень он вроде неплохой…
– Вечером, Люся, – чуть торжественно сказала Аня, – ты пустишь в ход наш главный козырь!..
«Вы у меня в руках!»
Стоя в казарменном дворе поодаль от других прачек, Аня и Люся выжимали выстиранное белье. Люся была в смятении. У Ани был решительный вид.
– Нет, Аня! – тихо сказала Люся. – Не могу я так. Некрасиво как-то. Он с чистой душой… все, что знал, выложил, а мы его пыльным мешком из-за угла?..
– Припрешь его к стенке, вот и завербуем его!
– Неудобно, не смогу я…
– «Некрасиво», «неудобно»! А на Гитлера ишачить – удобно, красиво? Да ты что – влюбилась в него, что ли?!
– С ума я еще пока не сошла! У него фашистский знак на груди! Просто стыдно как-то…
– Стыдно?! Ты эти нежности брось! И помни: не такое время, чтобы амуры разводить. Сердце на замок, слышишь, Люська?
– Да, слышу. Что я – дура, что ли?
– То-то! Сердце на замок и ключ выброси!
Они долго молчали. Слышался только стук вальков. Пахло прачечной, немецким мылом.
– Смотри, Люська! – торжествующе прошептала Аня, показывая ей пробитую пулями, залитую кровью нижнюю рубашку. – Небось с покойника!
В глазах у Люси заблестели вдруг слезы.
– Ой, Аня! И когда эта проклятая война кончится?
…Ян Маленький, как он рассказал потом Люсе, весь следующий день думал о ней. Он вспоминал ее улыбку, ее звонкий смех, лукавые, с хитринкой глаза, мальчишечьи озорные манеры.