Главного военного советника вызвало у них бурю негодования. Ливийцы всерьёз считали, что просто «купили» услуги советских военных специалистов и «командовать» ими намерены сами.
Этому немало способствовала и позиция самого лидера ливийской революции, который в семидесятых годах прошлого столетия и сам ещё был в поиске пути. Относясь с недоверием, как капитализму, так и коммунизму, он упрямо искал свой, «третий путь развития», скатываясь то к народничеству, то к анархизму.
Дорошину, достаточно уже «тёртому» на тот момент переводчику, имевшему за своими плечами опыт работы со спецконтингентом как в Союзе, так и в двух предшествовавших ливийской загранкомандировках – в Сирию и Северный Йемен – пришлось несладко. Он и его коллеги столкнулись не только с непониманием местной стороной истинных целей присутствия в стране советских людей, но даже и с фактами открытой агрессии против них.
Постепенно, видя как самоотверженно, невзирая на условия быта, время суток и тяжёлый климат, трудятся советские хабиры[2], ливийцы стали «оттаивать». Начались регулярные контакты на самых разных уровнях: политических, военных и конечно же личных.
Как же изменилась жизнь с тех пор, особенно в его собственной стране, думал Дорошин. Перед отъездом в Союз ему едва исполнилось тридцать два – в самом расцвете сил! И, если бы кто-то сказал ему тогда, что он вернётся сюда уже в новом веке, отслужив в армии и далеко немолодым человеком, – не поверил бы.
Кто же мог подумать, что обстоятельства заставят его, пятидесятисемилетнего мужчину, вернуться сюда вновь? Подполковник запаса, при совке жил бы себе припеваючи на пенсию в 220–230 рэ и ещё бы детям помогал!
Да только перевернулось всё на сто восемьдесят градусов, и полетела прежняя жизнь вместе с мощной когда-то страной в тартарары! И пенсия копеечная, и семьи как небывало: жена и сын живут теперь отдельно от него.
Павел совсем не хотел лететь в Ливию. Не хотел вспоминать прежнюю жизнь: как они любили друг друга здесь с женой Светланой и их сыном Никиткой в далёкие теперь уже восьмидесятые годы прошлого столетия.
Как дурили с друзьями, тоже выпускниками военного института, на полную катушку. Ходили друг к другу в гости семьями, ездили на море по пятницам, если ливийское командование выделяло автобусы. Глядели итальянскую эротику, граничащую с откровенным порно, которую «крутили» открыто по всем телевизионным каналам, работавшим на дециметровом диапазоне.
Танцевали вечерами в обнимку, притушив свет и целуя украдкой свои половины, пели бардовские песни под гитару, наслаждались «звёздным часом» Донны Саммер и Челентано. В общем – были молодыми!
Мужчина вспомнил, как у его друга, тоже переводчика-арабиста, самка попугая жако, по кличке Ева, привезённая откуда-то из африканских глубин, очень «уважала» творчество итальянца. Специально для неё, потехи ради, включали магнитофонную кассету с последними песнями Адриано. Птица на время замирала, закрывая глаза, а потом начинала орать благим матом, раскачиваясь