Своеобразный Вавилон – там жили турки, армяне, азербайджанцы, русские. Город благодаря своей близости к границе был достаточно «снабжен» уголовными элементами. Его атмосфера не могла не сказаться на жизни Леонида. Он жил около нового университета, но ходил лупить «представителей» старого университета. Это были не какие-то банды, а просто, как часто бывает в 16–17 лет, кто-то кого-то где-то обидел, и шли защищать. В то же время Леонид со школьными друзьями увлеченно ставил спектакли в школе, репетировал, писал стихи. Создавался двойственный мир, который казался ему тогда вполне органичным. Сейчас, вспоминая то время, он не может понять, как могли уживаться вместе участие в каких-то драках, никчемная, глупая жизнь и увлечение поэзией, – уже тогда он «терся» при газете, делал переводы, публиковался.
Гёзы
Слышите «охи»? Слышите «ахи»?
Это для гёзов строятся плахи.
Солнце лучом нам прощальным машет,
Стонет земля похоронным маршем.
Эй, не робейте!
Пойте и пейте!
Не умереть после смерти сумейте!
Нашим грехам индульгенций не хватит,
Гёз за прожитое жизнью заплатит.
Эй, голенастый В робе цветастой!
Выпей ты с нами! Выпей за нас ты!
Кружится все разноцветной мозаикой;
Море в неводе солнечных зайчиков,
Солнце, земля и небо, за руки
Взявшись, крутятся в пестрой мозаике.
Солнце в бокалы
Луч свой макало,
Пенилось солнце в прозрачных бокалах.
Пенилось, билось, бурлило игриво,
Словно шипучее золото пива,
Пенилось весело, пенилось грозно.
Грозно, как кровь неотмщенного гёза.
Эй, не робейте!
Пойте и пейте!
Не умереть после смерти сумейте!
Хотел ли он быть в то время актером? Нет. Собирался стать кем угодно, только не актером. Однако уже были сыграны первые роли в школьных спектаклях. Началось все с исполнения одного из героев, теперь уже трудно восстановить кого именно, в спектакле «Кошкин дом». Потом роль Тома Сойера. Сопутствующий образ тех дней – мама, которая прячется за колонной и плачет, когда видит своего сына на школьной сцене. Мама Леонида расскажет, что Леонид учился хорошо, любил рисовать иллюстрации к маленьким книжечкам, которые сам писал и раздавал ребятам во дворе.
Он научился читать, когда тихо сидел рядом с соседом-школьником и смотрел, как тот делает уроки. В детстве Леонида, как, наверное, во всяком другом, есть и случайное, и закономерное. Он попал в хорошую школу, к хорошим учителям, в газету, в драмкружок. Его окружал мир интеллигентной провинции с ее цельностью, а главное, с ценностями. Все это привило вкус к особому душевному состоянию – к творчеству.
Пятидесятые годы – время, когда родители больше доверяли школе, искренне верили в учителя как первого и главного воспитателя. Не было телевизоров в каждом доме, избытка информации.