приплыли – этот берег!
И сети с вёслами вытаскивай сушить.
Безумное время
Мы стрeлки все перевели вперёд,
Украли час у нас, обратно не вернут,
С экранов нам опять ведущий врёт,
Давно уж съеден пряник
И один лишь только кнут,
Остался в час, когда натянута струна,
Всё на пределе и готова рваться нить,
Лишь безмятежна как всегда луна,
А за убийство Авеля её нельзя винить.
Начало века будоражит храбрецов,
На необдуманные странные шаги,
Спросили бы хотя бы у отцов,
Кто есть их настоящие враги!
Хотя бы досчитали до двухсот,
Или до ста, но время их не ждёт,
Какой закон, какой им к чёрту КЗоТ,
Огонь особо смелых первых жжёт!
И ветер разметает пепел в прах,
Пустыней отдаёт от городов,
К утру пройдет, надеюсь этот страх,
Повиснув на металле проводов.
В ожидании бури
Внимая ветру, жду я бурю,
Но лишь «четвёрка», «по Бофорту»,
Взгляд устремлён в даль горизонта,
Качает сердце кровь в аорту
Тревожно как-то…
Телевизор,
«Экраном синим», нас пугает,
Там в новостях – всё в чёрном свете,
Кого-то кто-то вновь ругает!
Война…
Стихии вновь на взводе:
Пожары, смерчи, наводненья,
И экстрасенсы с колдунами
Свои находят вновь знаменья!
Планета жаждет очищения
От человечества-заразы,
Оно ж, хозяином вселенной
Себя считает высшей фазы
Не слышу ветер, но жду бурю
А «по Бофорту», только «ноль»,
Остыл в стакане чай солёный
От слёз…
В душе тупая боль…
Жара (или Жажда дождя)
Жарой весна, начало мая,
Набрало солнце обороты,
Лучей его горячих стая,
Отплясывает па фокстрота.
Устал от зноя лес дремучий,
От пыли чешутся глаза,
Прошу природу: – Нас не мучай!
Пусть посетит наш Мир гроза! —
Смотрю я в небеса украдкой,
Упрямо те молчат в ответ,
– Умойте нас водою чистой!
И смойте грязь прошедших бед! —
Достану ветер из-за пазухи,
Подальше в небо отпущу,
Хочу дождя, не надо засухи,
С дождём я ночью погрущу.
Рубикон жизни
Есть у каждого свой Рубикон,
Но не все ждут за ним успеха,
Кто-то просто сидит у воды,
Без удила и без доспехов,
Не решаясь в реку войти
И не в силах уйти назад,
Что за лесом на том берегу?
Райский сад? Или огненный ад?
А другой ищет брод сотни лет,
Шест его – продолжение рук,
Так уж вышло, что труд его здесь,
Превратился