вместе с остальными в бездонный гравитационный колодец Пентарры, Рэдди даже уж и не помнил того чувства, что так снедало его всего двое суток назад. Дома всегда спокойнее, чем там, в бездонном пространстве. Это знал любой, кто хоть раз покидал пределы родного мира.
Они лежали под жарким солнцем Пентарры, подставляя разгорячённые тела ласковым прикосновениям ветра. Было очень тихо, ни шороха вокруг, ни единый летательный аппарат не прорезал безмятежные зеленовато-голубые небеса, только отдалённые птичьи трели напоминали, что ещё существует какая-то реальность, что мир не исчерпывается их ласковыми объятиями. Так они постепенно отходили от сладостных воспоминаний.
Да, они были вместе.
Взгляд Рэдди медленно скользил по мельчайшим чёрточкам её тела, словно пытаясь, что-то выведать у этой смертной оболочки, словно ища ответа на старый вопрос.
«Оля, кто ты? Отчего так сжимается моё сердце при виде твоего лица? Отчего эта боль становится нестерпимой при виде малейших отметин неидеальности мира среди этих милых черт? Следы боли, следы страхов и печалей, следы былых трагедий или даже просто неприятностей – от всего этого, былого, прошедшего, именно тебя так хочется защитить, словно именно ты чувствуешь всё это острее, болезненнее всех окружающих, будто в этом ты подобна… подобна…»
Ответа не было и быть не могло, на такие вопросы приходится отвечать всю свою жизнь, и так и не найти ответа. Просто ему не хватало этих черт, он не мог насытиться ими вдоволь, чтобы хватило на сколь угодно малый срок, Рэдди утолял жажду обладания, он обвивал её тело своим, стремясь прижаться как можно теснее, и его подбородок, впившийся в её ключицу, оставлял на атласной коже морщины складок. Но единение раз от раза прерывалось, оставляя чувство невосполнимой утраты, и к этому Рэдди уже почти привык.
Оля же просто лежала утомлённая, отдыхая. Красноречие сонного лица говорило: Оля – тут, она почти уже дремлет, впитывая те немые слова, что Рэдди был не в силах высказать вслух, слушая его тишину. И нежность, и радость встречи, и неукротимую, яростную любовь, что его переполняла. И она была так же, как и он, предельно счастлива. Хотя бы не время.
Это мгновение немого благоговения перед собственным нагим величием длилось долго, почти вечность. Но, всё же, только почти.
– Оль…
Его голос, как всегда, не выдержал и дрогнул, пришлось натужно проглотить ком, что застрял в горле. И лишь потом повторить попытку:
– Оля, как у тебя дела? Чем живёшь, милая?
– Чем живу… да тем же, видел, дела всё, даже не знаю…
– А у нас всё возня на Базе, «старшие братья» отбывают в Галактику, нас под это дело стали чаще гонять на орбиту и дальше. Как только освободились – я сразу сюда.
Оля тоже уткнулась ему в плечо, давая понять: «конечно же, ты спешил сюда, хороший мой». А Рэдди всё продолжал говорить, сам понимая, что несёт бессвязицу, но не мог остановиться.
– Такое тяжёлое