соврать – что высморкаться. Но похоже, что здесь он действительно уверен на все сто пятьдесят. «Но почему обязательно мои гости?» – «А кто? Может, признаетесь, что это вы?» – «Но ведь за домом вы нашли какие-то следы!» – «Да-а, следы-ы!» Он хмыкает и издевательски дёргает головой. Чёрт побери, он ведёт себя как человек, которому известно всё. Разумеется, это у них профессиональное. Но я никогда не подозревал, что это может так раздражать.
Яшка с Романом снова за рулём, так что водку пьём только я и Виталий, и это не способствует поддержанию разговора. После поминок Виталий принимает предложение Романа подвезти, а я отказываюсь и остаюсь в одиночестве. Зам. главного редактора, среднего роста субъект с седоватой бородкой, в гардеробе дарит мне визитную карточку и заверения в том, что будет рад исполнить любую (подразумевается, что разумную) просьбу «близких Ирины Константиновны». От однокашников пухленькая, но подвижная коротышка, назвавшаяся Полиной, поднесла грустную ободряющую улыбку и узкий конверт без марок.
На белом тротуаре тёплые подошвы печатают чёрные следы. На свадьбе она была в ослепительно белых туфлях. Я хотел, чтобы её в них и положили, но мне ответили, что «не налазят», и туфли достались кому-то из них. На второй день она захотела быть в красных туфлях и чёрном платье с мантильей. Я сказал: «Тогда мне следует быть в белом костюме?» Красная роза с этого платья долго висела над зеркалом в гардеробной. А какой цветок был в петлице у меня?.. В первый день – белый, но я был в чёрном костюме. А во второй… По логике, должен был быть чёрный. Неужели чёрный?
Красный свет автоматически останавливает меня. Мимо проезжает блестящая чёрная машина. Её стёкла затонированы, но не настолько, чтобы не видеть, как человек на заднем сиденье, обернувшись, указывает пальцем в тёмной перчатке… Боже, да ведь он указывает на меня! Вглядываюсь в медленно удаляющееся заднее стекло. Палец метит прямо в мой лоб. Кажется, я даже вижу, как шевелятся губы этого человека. Он что-то говорит тому, кто сидит за рулём. Что же такое он может говорить?.. Она много-много говорила мне в первую ночь. Это было как пение соловья: не важно, что он поёт, лишь бы не заканчивал как можно дольше. Она говорила и стонала, и снова говорила. Пила шампанское мелкими глотками и продолжала говорить. Уходила в туалет, и её голос сливался со звоном её струи, шипеньем биде, свистом стеклянных пробок от парфюмерии. Он звенел колокольчиками в хрустальных люстрах, поскрипывал в пружинах кровати, шуршал веткой по оконной раме… Никогда потом она не говорила так, как в ту ночь. Так много и сладко.
Мальчишка в форме «Макдональдс» пробежал к автофургону, чуть не отдавив мне ноги. Останавливаюсь… Почему о н не был на похоронах? Пищу кнопками мобильника. Прохожие обтекают меня справа и слева. Неправильно. Сбрасываю и набираю снова.
– Паршуков слушает.
– Здравствуйте.
Молчание.
– Сегодня были похороны Ирины.
Молчание.
– Похороны