слой марли, а руки Сильфиды Павловны, подхватив мои действия, ловко и тщательно отгородили всю брюшную полость марлевыми салфетками.
Никогда ещё не делал я операции с таким воодушевлением. Я чувствовал восхищённые взгляды Сильфиды Павловны. У меня было такое состояние, какое бывает, может раз в жизни у великого музыканта, почувствовавшего, что музыка его слилась с движениями душ слушателей, сколько их ни есть в зале, вошла с ними в резонанс и сейчас последует взрыв восторга и безграничного счастья.
Наконец я сформировал новый, на треть уменьшенный «Васечкин» желудок, со вновь вшитой двенадцатипёрстной кишкой, и сыграл последний аккорд – зашил живот. Живой «Васечка» лежал на столе, готовый кушать ещё лет тридцать, а мы посмотрели с Сильфидой Павловной друг на друга, и в первый раз случилось то чудо, которое потом повторилось ещё раза три, может четыре: не произнеся ни слова, мы поняли всё, что хотели сказать друг другу.
Едва мы вышли из операционной, как заплаканная Светлана Михайловна, словно меня и не было, кинулась к Сильфиде Павловне:
–Ну что?
–Успокойса, Светочка! Операция прошла очень хорошо. Опухоль удалена, Васечка будет жить, – потом понизила голос, но я, уходя по коридору, всё равно услышал: – это лучший хирург, которого я видела в жизни.
За этими словами послышались рыдания Светланы Михайловны, но это были уже совсем другие рыдания – те, с которыми сваливается с души невыносимая ноша.
–Обедать не пора? – спросил я, когда Сильфида Павловна вошла в кабинет.
–Я сбегаю домой, приготовлю что-нибудь своим мужичкам – они голодные, а я утром не успела.
–Конечно, конечно. Назад не спешите. Вы ведь сегодня опять дежурите?
–Да, в хирургии, но я приду вовремя.
И действительно, в два часа Сильфида Павловна переступила порог двадцать девятого кабинета.
–Невероятно! – сказал я, откладывая в сторону кусок «Советского спорта», который я читал после того, как съел завёрнутый в него бутерброд. – Как вы успели?
–Меня подвезли туда и обратно, – сказала она, посмотрев на меня огромными голубыми глазами. И в голову мне пришла сладкая мысль, что передо мной может быть огромная толпа румяных, чистых, светлых дней, когда я буду видеть эти глаза.
Она была в ярко-красной тоненькой кофточке с короткими рукавами и чёрной юбке. Её маленькое ладное тело было тугое и полное как у грибка-боровика. Она держала перед собой что-то завёрнутое в полотенце, подошла ко мне близко-близко. От её волос и кофточки пахло необыкновенно вкусно: тестом, жаренном в масле, и мясом с луком. Она сняла полотенце и поставила передо мной чашку.
–Чебуреков вам принесла, поешьте, – сказала она. – Только осторожно, не брызните, они сочные.
Чебуреки были горячие и настолько вкусные, что, съев принесённые ею пять штук, почувствовал, что съел бы ещё пятнадцать.
–Никогда не ел ничего подобного, – сказал я и осёкся. Мне показалось, что я предал Зухру, и поэтому поспешно добавил: – Моя жена тоже очень хорошо готовила, особенно