Чего озираешься-то, напугал кто?
– Да нет, – ответил я, внимательно разглядывая его, – кто меня мог напугать?
– Ну, мало ли, – он безразлично пожал плечами, – бывает, померещится… А едешь откуда?
Я рассказал ему, что сбился с дороги.
– Это с тракту, что ли? Далеко ж тебя черти занести… Тут, парень, до тракту знаешь сколько? К утру тебе не доехать. Давай, глуши мотор, пойдем греться, сыро.
Я огляделся по сторонам. Оставлять машину на просеке не хотелось.
– Может, поближе подъедем?
Старик покачал головой.
– Ближе не подъедешь. Да и не сделается ничего с твоим тарантасом, тут недалеко…
Мы прошли около километра, продираясь сквозь густой ельник, и оказались на большой поляне у подножия лохматой сопки. Дождь кончился, над лесом повисла крупная луна, освещая двухэтажный бревенчатый дом в центре поляны. Старик прибавил шагу. Я немного отстал, оглядываясь по сторонам, но кроме еще одной, низенькой постройки в стороне от дома, ничего разглядеть не сумел.
Неожиданно откуда-то сверху, как мне показалось, с крыши дома, послышался тихий встревоженный голос:
– Что, все уже?
– Все, все, – буркнул старик, торопливо поднимаясь на крыльцо.
– А что вы с ним сделали?
Старик на мгновение замер у двери.
– Ну, ты! – гаркнул он вдруг. – Чего несешь-то спросонья, спать ложись! – и, повернувшись ко мне, кивнул головой, – заходи, заходи.
Он открыл дверь. Тусклый свет керосиновой лампы упал на крыльцо.
– Ох! – раздалось наверху, и луна блеснула в чьих-то глазах, широко раскрытых от удивления.
– Ну? Скоро? – спросил старик, обращаясь не ко мне, а к человеку на крыше.
– Да ладно, ложусь уже! Прячьтесь, – ответил тот.
Мы вошли в дом и, миновав заставленные разной рухлядью сени, оказались в просторной комнате с длинным столом и печью у стены. За столом, подперев кулаком сизую испитую ряшку, дремал парень в грязной майке. Руки его до плеч были расписаны синими узорами. У окна, устремив вдаль твердый, чуть ироничный взгляд, стоял видный седой мужчина в дорогом сером костюме. И, наконец, в углу, спиной ко всем, верхом на колченогом стуле, сидела и курила тощая белокурая девица в узких бриджах и сапогах на высоком каблуке, вся в ремешках и на замочках. Она даже не обернулась, когда мы вошли, и продолжала задумчиво пускать дым в потолок. Седой же, напротив, любезно мне улыбнулся и отвесил полный достоинства поклон. Узорчатый парень поднял голову, окинул меня с ног до головы мутным взглядом и хмыкнул.
– Дохтор, – произнес старик, снимая плащ, – ты, что ли, сегодня кухарил? Подавай.
Седой, не меняя гордого наклонения головы, величественной поступью подошел к плите, снял с нее большой чугун, накрытый облупленной эмалированной крышкой, и поставил его на середину стола.
– Какую миску дать молодому человеку, Хозяин? –