Сборы в поход занимали мгновение – им требовалось лишь пристегнуть меч и накинуть плащ. В глубокой древности мёртвые воины служили не более чем забавой богам, которые делили их на враждующие стороны и стравливали между собой. Но этого обычая уже не существовало. Дружина Одина охраняла границы миров от непрошеных вторжений. Бесшумные, готовые по первому сигналу броситься в атаку, они неслись верхом на серебристых волках, и впереди них летел сам Один на восьминогом коне Слейпнире – коне, который питался мясом и был быстрее мысли. Иногда они натыкались на великанов, троллей или иных древних чудищ, прорвавшихся в чужой мир с той стороны, с сумеречных окраин, и начиналась битва. Их мечи рассекали врага без усилий, а сами они не чувствовали боли. В первом же сражении Хёгни был убит. Он не очень удивился, когда снова попал к Хильде и она опять вылила на него котёл кипящего молока. Скорее, он обрадовался. Впервые он, не кривя душой, мог сказать, что ничего не боится.
Они бывали и в Мидгарде, но лишь по ночам. В лунные ночи они, растянувшись в цепочку, летели над землёй, и лапы волков задевали облака. Иногда Один из предосторожности приказывал завернуться в плащи, делавшие их невидимыми, но чаще всего их и так никто не видел. Никто, кроме случайных путников, которые будут потом рассказывать, как в поднебесье промчалась Дикая Охота.
Хёгни гнал своего волка вперёд, стиснув его коленями. Его волосы и плащ развевались по ветру; стояла ясная морозная ночь, но он не чувствовал холода – его согревал лунный свет, как солнечный свет согревает живых. Луна сияла в вышине, бросая серебряные отсветы на лица летящих воинов. Вот Сигурд – он далеко обогнал его и шёл почти вровень с Одином. Великий бог что-то дружелюбно сказал Сигурду, обернулся и сделал дружине знак спускаться.
Верхушки елей и сосен были черны, как сама ночь, и только снег на ветвях сверкал белизной. Лунные лучи падали в прогалины между деревьев, синеватые сугробы мерцали и искрились, как драгоценные камни. Дикая Охота приземлилась, всадники спешились. Хёгни думал, что он тут же и провалится в снег по пояс, но этого не произошло. Его ноги, обутые в серебристые сапожки, даже не примяли рыхлой пелены. Он дёрнул хвойную ветку, и снег осыпал его голову сияющей пылью. Другие воины тоже стояли на снегу, поглаживая притихших волков и во все глаза глядя на зимний лес. Они не часто задерживались в мире, откуда пришли, и всякий раз в них просыпалось жадное восхищение. Было хорошо очутиться в этом мире бессмертным, неутомимым, нечувствительным к боли и холоду; не боясь больше страданий Мидгарда, они упивались его чарами – потому что в Мидгарде есть свои чары, недоступные другим мирам.
Один тоже соскочил с восьминогого коня и легко ступил на заснеженную прогалину. Он был одет так же, как и его дружина – в один только плащ, наброшенный на мускулистое голое тело, но не серебристый, а ярко-синий. Спутанные на ветру седые кудри падали на плечи, единственный глаз блестел при луне – правая пустая глазница темнела глубоким провалом. Он поднёс к губам окованный серебром рог на цепочке и протрубил.