святого отца. Двора, как такового, вокруг дома не было, но бросался в глаза царящий кругом беспорядок: валялся разный хлам, горы сухих листьев и высохшей травы, какие-то ящики и садовый инвентарь, и много поломанных пчелиных ульев.
Ждать пришлось довольно долго. Затем, за дверью послышалось шарканье и дребезжащий старческий голос спросил по-русски:
– Это вы?
– Да, – робко промолвил я.
Что-то загремело, заклацало – послышался металлический звук поворачивающегося в замке ключа и дверь медленно отворилась. В её проеме обозначился силуэт ветхого старца. Одет он был в далеко не первой свежести выцветшую серо-чёрную рясу. От него исходил
неприятный дух чего-то замшелого, заплесневелого, затхлого.
– Ну, здравствуйте! Входите, – пригласил отец Вениамин.
И я вошел… словно в пещеру – такой кругом царил беспорядок и запущенность. На первом этаже видны были кухня, туалет и пару дверей в какие-то не то комнатки, не то кладовые. Мы поднялись на второй этаж по узкой скрипучей деревянной лестнице и оказались в зале, обставленном более чем скромной мебелью: обшарпанными драными креслами, измызганными стульями, колченогим круглым столом, покрытым какой-то грязной дерюгой, в углу стоял грубо изготовленный шкаф со старинными церковными книгами. На стенах висели обгаженные мухами иконы и цветные копии картин на библейскую тематику. И в самом центре выделялась большая репродукция, на которой была изображена келья монаха: узкий каменный склеп с грубо сколоченным деревянным ложем, покрытым груботканой драной дерюгой. Видимо, такому аскетическому существованию поп придавал преимущественное значение, это было просто смыслом его жизни.
– Ясно, – понял я, – святой отец приверженец отшельничества и аскетизма и для него идеалом может быть только схимник, ведущий праведный образ жизни. Я под такие стандарты никак не подхожу, ибо люблю жизнь до самозабвения, обожаю общество со всеми страстями и усладами. Но мне необходима помощь этого старикашки, я в ней нуждаюсь, как измученный жаждой верблюд – в воде.
– Усаживайтесь сюда, – предложил поп, указывая на стул возле стола. – Вы, наверное, голодны? Я сейчас принесу что-нибудь покушать.
– Не беспокойтесь за меня, я совсем не хочу есть, – попытался я соблюсти приличия, хотя у самого в желудке словно кошки скреблись.
– Нет, нет, вы не отказывайтесь. Не надо стесняться, я вас вполне понимаю. Я сам, когда приехал в 1947 году в эту страну, тоже был молод, как вы и, помню, вечно испытывал чувство голода. Правда сегодняшняя моя трапеза без мяса, ибо сейчас пост и я не ем скоромное. Но ничего, отведайте хотя бы постное.
На столе появилась жидкая невкусная похлебка и чай.
– Да, – невольно подумалось мне, – по нынешним временам нормальная пища россиянина средней руки. Но я не святой отец и от такой пищи могу скоро протянуть ноги, а мне бы этого так не хотелось – не для того вырвался из России.