допущение пугало его больше всего… он вполуха слушал отпевание и размышлял о подозрениях Семборна.
Пастор перешел к последней, надгробной молитве. Иоаким все время возвращался мыслями к встрече с адвокатом два дня назад. Семборн позвонил ему на домашний телефон Виктора и, произнося малопонятные тирады насчет коллекции, попросил о встрече «с глазу на глаз».
– Я знаю, время выбрано неудачно, – сказал он, не успел Иоаким перешагнуть порог его конторы в обеденный перерыв. – Ты, конечно, очень занят подготовкой похорон и всей этой суетой… Но я ничего не понимаю, и никто не может ответить на мои вопросы. Я наверняка не стал бы этим заниматься, если бы не нашел твоего отца в ателье перед незаконченной картиной Трульсона. И не просто картиной, а точно такой, какую он продал мне, уверяя, что это единственный экземпляр.
Семборн показал на стену, где между разного рода адвокатскими дипломами висел халландский[36] девятнадцатый век. Перед бревенчатым домом стоят двое ребятишек и голодными глазами смотрят, как мать прогоняет через сепаратор молоко для сыра. Низкое солнце, красно-оранжевая листва на деревьях… Порядочный, в общем, китч.
– Я думал, все уже прояснилось тогда, по телефону. Папа делал копии для собственного удовольствия! Он же был реставратор. А может быть, отрабатывал технику. Набивал руку. Что здесь непонятного?
– А я не понимаю ни бельмеса! – Голос Сембурна звучал почти истерично. – И я говорю не о Трульсоне, хотя и с Трульсоном довольно скверно…
– А о чем вы говорите?
– О редкостях. Два небольших полотна, все эксперты утверждают, что и то, и другое – оригиналы. Я говорил со специалистами и в Копенгагене, и в Гётеборге. Они загорелись, как юнцы, – подумать только, вновь открытые картины… Парный портрет – Хольгер Драхманн и Отто Бенцон на веранде… Никому ранее не известный этюд: Мария Кройер со своей собачкой на берегу у Брондумского пансионата… Но я случайно встретил его правнучку, или что-то в этом роде, в общем, родственницу, и она совершенно уверена: писал картину не ее дед. Стиль абсолютно тот же, все правильно, и мотив вполне мог быть его… но это не картины деда, сказала она, если бы они были его, она бы их знала.
Адвокат остановился, чтобы перевести дыхание.
– О чем вы? – еле успел вставить Иоаким.
– О моих картинах Кройера… Художник из Скагена! И его наследница, внучка сына или дочери… Не помню, чья она внучка… представь себе, она живет в Гётеборге, и у нее есть свой каталог, она его от кого-то унаследовала…. И там описан каждый его этюд, каждый набросок, каждый рисунок, чуть не каждый мазок кисти… Месяц назад я был у нее… Виктор еще был жив… я положил картины в багажник и поехал в Сконе, пусть, думаю, посмотрит, ей чуть не девяносто…
Семборн, очевидно, понял, насколько маловразумительно звучит его тирада, и остановился на полуслове.
– Значит, отец продал вам две неизвестные работы Кройера… А откуда он их взял?
– Этого