вокзал, – сказала я, нервничая по поводу того, что это мое движение тоже настолько легко предсказать, что мне никак нельзя успокаиваться.
Я вышла на площади трех вокзалов и нырнула в торговый дом неподалеку, пытаясь отделаться от ощущения, что за мной уже следят. Ничего не зная о маскировке, я просто не знала, что подобрать. Я никогда не создавала никаких образов, предпочитая в основном спортивные костюмы, джинсы, бесформенные кофты и кроссовки, а также рюкзаки за спиной вместо дамских сумочек. Если бы я сейчас захотела, как Дик Вайтер, поменять цвет глаз или волос, нацепить парик или притвориться какой-нибудь модницей, я провалилась бы, даже не покинув торгового центра. Ни единого шанса, что бы я ни делала, в кого бы ни попыталась перевоплотиться.
Разве что могла попробовать перевоплотиться в саму себя.
– Скажите, а у вас есть ветровки с капюшонами? А бейсболки? И свитер мне тоже нужен. И рюкзак новый.
Продавщица смотрела на меня, как на умалишенную, что было не так уж далеко от истины. Я сбросила клетчатые штаны и майку, а взамен нацепила самую типичную одежду нашего века. Голубые джинсы, плотную водолазку серого цвета с непонятным абстрактным рисунком, темно-серую ветровку. На спину надела черный рюкзак. Серый призрак, Летучий Голландец на перроне Ленинградского вокзала – я стала еще более неприметной в этой одежде. Закрыв лицо бейсболкой, а уши – наушниками, я даже выкинула телефон, окончательно почувствовав себя в этот момент шпионкой. Я выкинула его в мусорку рядом с фургончиком, продающим шаурму «с колёс».
Через минуту я прибежала обратно и принялась копаться в мусоре, выковыривая телефон обратно. Я не помнила ни одного нужного телефонного номера, а оказаться в Питере безо всех контактов было глупо и бессмысленно. Продавец шаурмы, худенький чернявый парнишка ярко выраженной кавказской наружности, смотрел на меня удивленно и немного брезгливо. Из кармана моей серой ветровки торчал билет на Сапсан.
– А вы заворачиваете шаурму в фольгу? – спросила я. Продавец помолчал, но затем кивнул. Я предложила ему двадцать евро за почти еще не начатый рулон пищевой фольги. Он продал мне его с готовностью, предложив в нагрузку накрутить еще и шаурмы. Я согласилась.
– А зачем вам фольга? – спросил продавец, нарезая тонкие полосочки мяса (я надеялась, что из свинины). Хитро улыбнувшись, я предложила ему еще двадцатку, если он пустит меня к себе и даст провести эксперимент.
– Конечно, – радостно согласился он, и я нырнула в недра фургончика. Там было тепло и пахло перцем, уксусом и, кажется, хмели-сунели. Мальчишка забрал двадцатку и теперь с любопытством наблюдал за тем, как я отключаю свой телефон и заматываю его в плотный слой фольги, заботливо оборачивая со всех сторон.
– Прячешься от ментов? – спросил он наконец. Я не стала его разочаровывать и кивнула, и в глазах у паренька промелькнуло что-то вроде уважения. Он вытер руку об фартук и протянул ее мне.
– Ахмед, –