глупость про гонку вооружений, которая с дрели и начинается. Ну ладно, дрель так дрель… В тот день на мне были туфли на двенадцатисантиметровых каблуках, о которых можно было подумать, что в комплект к ним могла бы прилагаться дрель с функцией шуруповерта. Может, поэтому он и выпалил про дрель?
Стоя в дверях, мы несколько раз пересеклись взглядами, но я, мадам, каждый раз предусмотрительно опускала глаза, всматриваясь в свои туфли. Чтобы не выглядеть круглой дурой и желая показаться любезной, я позволила себе поинтересоваться его здоровьем. Он сказал, что здоровье у него как у быка, и снова стрельнул в меня глазами. Мог бы и не стрелять – его холодные голубые глаза с первого же раза проникли в мою душу.
Я сказала холодные? Это штамп. И к тому же голубой цвет действительно холодный. На самом же деле взгляд у Эрика Жуффа был нежным… Или хищным? То есть я хочу сказать, мадам, что он искал намек в моих глазах… Не знаю, что он там нашел, но он улыбнулся.
(В этом месте мне надо потупиться.)
Эрик… Это, несомненно, одаренный, пусть и немногословный человек, сам пробивший себе дорогу. И у него есть прекрасное качество: он не лжет. Он не лжет даже вам, мадам. Он честно раскрыл мне причину своего визита ко мне, и если другая на моем месте могла бы и не задать ему никакого вопроса, имея в виду неуклюжий повод для прихода, то я, наоборот, задала:
– Дрель? Вы что-то хотите просверлить? Или закрутить?.. Или открутить?..
– Картину надо повесить, – коротко ответил он.
И я тут же отправилась за дрелью – за дрелью, мадам, понимайте дословно, не в моих правилах говорить эзоповым языком. Он мне улыбнулся, я тоже ему улыбнулась, ну, и т. д. В сущности, во время этой нашей встречи мы только и делали, что улыбались, остальное не имело значения.
Я тут же отправилась за дрелью, но посчитала нужным уточнить:
– У меня нет дрели, но я не могу себе позволить ничего не предложить вам взамен.
Он молча улыбнулся, выпрямив спину. Сразу видно воспитанного человека. Воспитанные люди обходятся без длительных рассуждений, убивающих взаимную радость. Мне также нравится, что они не разражаются жеребячьим смехом, как это делают подростки. Он молча улыбнулся, и сразу возникла атмосфера, как бывает в пять часов вечера в тропиках, когда солнце погружается в воду и скоро наступит ночь.
Потом он не слишком вежливо потребовал кофе, сказав, что его кофе-машина сломалась. Я простила ему эту неловкость, правда, почувствовала себя сардиной на решетке гриля, которую теребят кончиком ножа, чтобы она не сгорела.
Мы пили крепкий кофе, сидя в креслах в стиле Людовика XV, которые подарили мне мои подруги. Эрик молчал и все больше напоминал мне огромного Будду с невозмутимыми голубыми глазами.
Так как мы оба уже не дети, через четверть часа я первая нарушила молчание – ну сколько можно играть в эти игры? Элегантно пососав кофейную ложечку, я спросила:
– Вы хотите, чтобы мы вместе легли в постель?
Он снова улыбнулся и снова промолчал.