Раннее творчество Н. Я. Мясковского. Взгляд современников. Материалы. Статьи. Персоналии
Пошлю статью в „Золотое руно“, „Весы“ – поместят». [21:36—37]
Пока остается неизвестным, были ли эти публикации в названных журналах. А вот в «Русской музыкальной газете» №36, 7 сентября 1908 г. вышел отзыв о Шести стихотворениях З. Гиппиус для пения и рояля Н. Мясковского (М.). Известно также, что Мясковский с Городецким вместе работали над изданием этих романсов, к которым поэт-художник сделал обложку.
«Русская музыкальная газета» №36, 7 сентября 1908 г.
Библиография
М.
Н. Мясковский. 6 стихотворений З. Гиппиус для пения и рояля. 1904 г. Ц. 1 р. 20 к. Склад издания у Ю. Г. Циммерман. 1906.
Фамилия Н. Мясковский попалась нам на нотных обложках впервые. Познакомившись с содержанием сборника, мы пожалели, что она не попадается чаще. То, что написано там – ново, интересно. Уже мысль перенести в область звуков несколько странных и своеобразных стихотворений талантливой поэтессы З. Гиппиус следует признать оригинальной. Если же звуки интимно соответствуют тону и мысли избранных пьес, то естественно – получится нечто незаурядное. К облику композитора, как отразился он пока на 18-ти (но законченных и характерных) страницах музыки, ближе всего подойдет обозначение: мусоргист. Резко выражен вкус к странному и страшному, к редкостному, болезненному, омраченному и, на первый взгляд, музыкальным формам как будто чуждому. На первый взгляд, говорим мы, ибо дело таланта – убедительно доказать растяжимость и выразительность звучащей формы. Область «сладких звуков» покинута, полное предпочтение оказано звукам горьким… «Хочу, чтобы звук выражал идею» и, по возможности, с определенностью, доступной слову. Такое хотение выразилось и в музыкальных иллюстрациях г. Мясковского. Прибавить, что письмом он владеет достаточно, для того, чтобы найденный эффект был в прямом соотношении с намерением. И вот (термин «романс» умышленно избегнут) он пишет ряд коротких и, тем не менее, овладевающих воображением кошмаров. Черные пиявки липнут к корням тростника в тихих водах. Четыре паука ткут бесконечную паутину в тесной комнатке, и «шевелятся их спины в зловонной, сумрачной пыли». Еще страшнее и непонятнее своим без-образием, чем пиявки и пауки, мертвые речи, звучащие «в гостиной» (аккомпанемент этой пьесы совсем необычен: одноголосная, бесформенная вязь звуков бродит, ползает, пресмыкается по клавиатуре; не музыка, а призрак музыки, – гримасы ритма и мелоса, которые удивили бы и Р. Штрауса, но, не заботясь о том – музыка они или нет, звуки выражают здесь тонко и пластично «идею»). Потом меланхоличная и чуть насмешливая одинокого, которому решительно безразлично слышит ли его предмет его страсти. В этой серенаде мелодия голоса странно сплетена с маревом ночных отголосков, а в болезненной грации ее хрупких мелизмов слились слеза и усмешка. Потом смелое признание поэта, что в душе его нет «ничего», и аккомпанемент с паузами на сильных временах, с ускользающими, точно гаснущими или рассеивающимися звуками, придает странную реальность этому признанию.