малину и щедро оделила подружку, та пригласила разобрать ягоды. Натали, готовя основу для варенья, рассказывала о пациенте: мальчике лет двадцати с большим гонором, даже ей с трудом удалось окоротить требовавшего себе особые условия парня. «Могу поселить в ординаторской, говорю ему, но тогда придется отвечать на звонки».
– Как они без тебя обходятся?
– Иногда звонят, просят придти, подменить. И хорошо, если во второй день, а сразу после смены – я с ног валюсь. Я говорю, миленькие мои, ну совесть поимейте, я и так стараюсь, дайте роздых, – вздохнула и снова улыбнулась: – Не всегда так случается.
Через три дня позвонила, попросила придти. Вернее так, позвонила, но напросился сам, по голосу поняв, насколько Натали не та, к которой я привык за полтора месяца. Встретила меня у лифта, заранее открыв дверь, знакомая розовая пижама, серое лицо. Проводила в кухню.
– Позвонила сегодня утром в больницу, Сашу готовили к операции, я ей икону дарила, – я кивнул. – Вчера вечером звонила, сказала, вот видишь, даже твой человек божий не понадобился, а сегодня утром умерла. До сих пор не своя, – и тут же: – Не умею я этого делать.
– Чего «этого»? – не понял я.
– Да и она хороша, взяла, хотя заранее знала, что не положит у кровати, не помолится, в церковь не сходит, а она рядом, церковь, в двух шагах, на территории. Божья помощь не получается, раздаю, а только хуже.
– А были другие? – она кивнула.
– С мужем так. И с другими. Я люблю бога, но я не умею делиться им, своей любовью. Я не обрядная, я молюсь, я пощусь, я исповедуюсь, мне все прощается, но другим, вот им – нет. Прости, что я говорю, мне надо не тебя тревожить, а его, он может один сказать. А может и говорит, но не понимаю, не понимаю ничего, – Натали заплакала.
Первый раз видел ее такой, исчезла вся она прежняя, совершенно другая женщина, сорока с чем-то лет сидела передо мной, плакала, не вытирая слез, уставясь невидящими глазами в холодильник и коротко всхлипывала. Я подсел, попытался прижать к себе, она оттолкнула.
– Не надо, я другая сегодня.
– Я знаю, но…
– Не надо, – и вдруг: – Я ведь нравилась тебе.
– Ты мне и сейчас нравишься. Я тебя почти каждый день во сне…
Она хотела закрыть рот рукой, но промахнулась, будто пощечину попыталась влепить. Сжалась, произнесла «прости», снова долго молчала.
– Ничего не выйдет. Я не такая, – повторила и снова замолчала. Только глаза просили уйти. Им я и подчинился.
Натали позвонила на следующий день, пытаясь снова предстать прежней. Голос с заметной хрипотцой просил прощения: Натали собиралась на дачу на неделю. А там сам знаешь, связь не ловится. Я молча кивал, пока не сообразил, что Натали не увидит движений головы.
– Поедем вместе.
– Ты же знаешь, я тоже буду не такой. Мне не хочется. Прости, – и тут же: – Зато, когда вернусь…
Связь нежданно оборвалась, я перезвонил, но Натали больше