спрашивает не глядя. Спрашивает тихо и просто. Но все знают, что спрашивает он Володю. И Володя опять начинает тарахтеть. И опять давится водкой, допивая всё до капли, и у меня всё плывёт перед глазами, и становится жарко. Я понимаю, что не смогу уже встать. Такие дозы натощак мне не привычны. Я вижу, какой бледный Эдик сидит, еле-еле держит голову, чтобы не свалиться.
– Пошли, покурим?
Мой вопрос удивил всех. Так запросто спросить… Причём, обращаясь лично к одному Эдику.
Тот не успевает кивнуть, и я, помогая ему подняться, говорю мужикам:
– Покурим, мужики?
И не ожидая ответа, помогаю другу встать, придерживаю его, выводя в проход, посмеиваясь для вида:
– Во, накачали, мужики… Ох и накачали…
Улыбаюсь всем, за ранее показывая, что я понимаю, что меня услышали, и если хотят, пусть идут с нами. Ну, если хотят, конечно…
Краем глаза замечаю, как все посмотрели на Виктора, и тот чуть кивнул, разрешая нам выйти…
…В тамбуре, держась обеими руками за стенки, вумат пьяный Эдик шепчет мне жарко, тараща глаза:
– Валить надо отсюда!.. Алик… Валить надо!..
Тут же в тамбур заходит огромный Паша, за ним вваливается Володя, сигарета болтается на мокрой губе:
… – И, короче, говоря, как будешь у нас в Шевченко, Паш…
И Володя в пять минут объяснил Паше, что для нас – достать «ствол» или «плётку» – раз плюнуть!.. Тут же, вынув блокнот, он записывает Пашин телефон, и, вырвав листок, диктует свой, после чего подробно расспрашивает нас с Эдиком, записывая Паше наши адреса. А Паша терпит пока Володю. Он рассеянно кивает ему, не сводя с меня глаз…
…Какого чёрта я привлекаю к себе их внимание? С детства заметил, каждый возомнивший о себе хмырь сначала изо всех сил старается меня запугать, потом как-то впечатлить своей крутостью, а в заключении неминуемо считает, что я должен дорожить дружбой с ними. Так и этот ненормальный Паша какого-то чёрта ходит вокруг меня, приноравливаясь, и я трясусь от страха, что это пьяное чудище под сто пятьдесят килограммов весом, совершенно непредсказуемо вдруг может заподозрить меня в неуважении или (ещё хуже) в трусости. И вот Паша, начиная закипать от липкого присутствия Володи, приглядывается ко мне, словно выбирая место, откуда начать меня жрать.
– Вот-такие пацаны!.., – в который раз наступив на ногу, Володя дурашливо извиняется, виснет то на одном, то на другом, хватает за руки. Смотрит влюблённо, шатаясь в разные стороны, – А ты чё, братуха?..
Наклоняясь к согнувшемуся дугой Эдику, он хлопает его по тощей спине, кричит погромче:
– Пошли, накатим, братуха!.. Слышь?… Пошли!… Накатим!..
Я неприязненно убираю его руки. Эдику совсем плохо. Он в два раза слабее меня. Желудок пустой…
– Не трогай его. Сейчас мы придём…
– … Э-э-э!.. Братуха-а!…, – Володя звонко хлопает Эдика по спине, и я отталкиваю Володю, зло огрызаясь:
– Не трогай, говорю!.. Щас подышим и придём!..
С интересом наблюдавший за этим