В начале 1760-х, будучи юным выпускником колледжа William & Mary, он осуществил амбициозный проект по сохранению большого объема юридических документов эпохи ранней колонизации, которые в большом небрежении хранились в отделе публичных записей в Вильямсбурге. (Он сделал новые рукописные копии со старых, рассыпающихся манускриптов и вставил ветхие листы в клеенчатые обложки.) Через несколько лет, в 1770 году, в катастрофическом пожаре в его семейном доме в Шедуэлле погибли почти все его собственные записи вместе с архивом его родителей – потеря, которая усилила в нем и так острое чувство потенциальной непродолжительности существования уникальных бумажных документов. В последующие годы он приложил немало усилий и выдумки для копирования и сохранения своей корреспонденции и других записей, и он брал назад письма, написанные им годами ранее, чтобы сделать с них факсимиле для своих архивов.
Источником всей этой деятельности было убеждение Джефферсона в том, что демократия и копирование взаимосвязаны: копирование делает информацию доступной для общественности. Сильвио А. Бедини в книге «Томас Джефферсон и его копировальные машины» от 1984 года цитирует красноречивое письмо на эту тему, которое Джефферсон написал в 1791 году историку Эбенезеру Хазарду, разделявшему в какой-то мере озабоченность Джефферсона: «Время и несчастный случай производят ежедневное разрушение оригиналов, хранящихся в наших общественных учреждениях. Последняя война проделала здесь работу веков. Потери невозможно восстановить; но давайте сохраним то, что осталось: не с помощью хранилищ и замков, которые скроют их от людского глаза и доступа, обрекая на пустую трату времени, а с помощью такого числа копий, которые будут надежно защищены от несчастного случая».
В руках аккуратного пользователя хорошо отлаженный полиграф мог производить долговременные копии, не отличающиеся от оригиналов. Бедини пишет, что копии, которые Джефферсон сделал на полиграфе, «остались свежими и хорошо читаемыми» по прошествии двух веков, даже в тех местах, где кончик пера цеплялся за волокна бумаги, на которой они делались, – что было обычным явлением: «Примечательно, что полиграф возобновлял работу после таких сбоев, продолжая работать дальше после пробела или кляксы». Бедини говорит, что многие копии Джефферсона известны как копии только потому, что Джефферсон сам их так отметил.
Пользователи, которые были не такими знатоками механики, как Джефферсон, обычно отзывались о полиграфах с меньшим энтузиазмом, и устройства впоследствии так и не нашли широкого спроса. (В отличие от почти всех успешных офисных машин, полиграф предназначался не для использования мелкими конторскими служащими, а для их нетерпеливых, вечно спешащих боссов – плохая рыночная стратегия.) Намного более популярной и в итоге более значимой была копировальная машина, которую сам Джефферсон использовал в течение двух десятилетий, прежде чем отказался от нее в пользу полиграфа: