всего три минуты как сдалась, а уже чувствовала себя униженной и оскорбленной.
Казалось, он вот-вот заплачет, но в то же время он тоже злился.
– Я люблю тебя! Я тебя люблю! – сказала я ему в шею и в красивый желтоватый свитер, купленный мной.
Он крепче обнял меня и тоже сказал, что меня любит.
– Я позвоню тебе, как только смогу, – выдавила я.
– Хорошо.
– Позвони, пожалуйста, моим родителям.
– Хорошо.
– И сразу отправь этот чек!
– Ладно.
– Я тебя люблю!
И тут он вышел из приемной, ладонью вытирая глаза. Громко хлопнув дверью, он быстро пошел на парковку.
Мы с надзирательницей посмотрели, как он сел в машину. Как только он скрылся из вида, мне вдруг стало страшно.
Надзирательница повернулась ко мне:
– Готова?
Я осталась один на один с ней и своим туманным будущим.
– Да.
– Тогда пошли.
Она вывела меня через дверь, которой только что хлопнул Ларри, затем повернула направо и пошла вдоль жуткой высокой ограды. Ограда состояла из нескольких заборов, в каждом из которых были ворота с магнитными замками. Надзирательница открыла первые ворота, я вошла внутрь и оглянулась на свободный мир. Затем она открыла вторые ворота. Я прошла вперед, и вокруг меня оказались лишь металлическая сетка да колючая проволока. Внутри меня по новой нарастала паника. Я такого не ожидала. Тюрьмы с минимальным уровнем безопасности описывали совсем по-другому. Все это ужасно пугало меня.
Мы дошли до двери в здание, и нас впустили внутрь. Там мы прошли по короткому коридору в казенную, выложенную плиткой комнату, залитую ярким флуоресцентным светом. Она напоминала старую, обшарпанную больничную палату и казалась совершенно пустой. Надзирательница указала мне на камеру с прикрученными к стенам нарами и металлическими колпаками на всех доступных острых краях.
– Жди здесь, – сказала она и ушла в соседнюю комнату.
Я села на нары спиной к двери и посмотрела в маленькое окошко под потолком, сквозь которое виднелись лишь облака. Наблюдая за ними, я гадала, увижу ли еще когда-нибудь хоть что-то прекрасное. Я раздумывала о последствиях своих давних поступков и всерьез задавалась вопросом, почему я не сбежала в Мексику. Я болтала ногами. Я думала о своем пятнадцатимесячном заключении, что только усиливало мою панику. Я пыталась не думать о Ларри. Потом я сдалась и постаралась представить, чем он занимается, но у меня ничего не вышло.
У меня были лишь смутные представления о том, что может случиться дальше, но я знала, что нужно быть смелой. Не безрассудной, не влюбленной в риск и опасность, не готовой по-идиотски подставляться, чтобы доказать, что я не боюсь, а по-настоящему смелой. Смелой, чтобы молчать, когда нужно; смелой, чтобы наблюдать, прежде чем с головой бросаться куда-то; смелой, чтобы не предавать себя, когда кто-нибудь захочет соблазнить меня или силой заставить пойти в том направлении, куда мне идти не хочется; смелой, чтобы стоять на своем. Я сидела в этой камере бессчетное