мной как «лейтенант Андреев».
– Не слишком ли самоуверенно?
– Отнюдь. В нашем стрелковом полку как раз имеется лейтенант Андреев, командует разведротой.
– Резонно, – согласился я. – Но зачем было писать его имя на трупе?
– Интересно другое: прозектор клянется, что при первичном осмотре, когда срезали одежду, надписи этой не было. Появилась она потом.
– Ну это понятно. Вряд ли немец перед тем, как перейти на сторону врага, писал кровью на бедре имя советского командира.
– А между тем писал именно он, – спокойно, даже как-то равнодушно заявил полковник.
И снова мы уставились друг на друга. В наступившей тишине было слышно, как потрескивает фитиль в керосинке и шуршит что-то за обшивкой стены. Я глубоко, до рези в горле, затянулся и растер окурок по стенке гильзы-пепельницы.
– Откуда такая уверенность? – поинтересовался лениво.
– На-ка вот, посмотри.
Пока шеф рылся в бумагах, я незаметно стянул из пачки пару папирос – от него не убудет, а у меня от ихней махорки глаза вываливаются. Только успел припрятать добычу, как Мощин бросил передо мной небольшую книжицу в потрепанной кожаной обложке, перетянутую бечевкой.
– Что это?
– Что-то вроде дневника нашего русско-немецкого трупа. Рекомендую ознакомиться. Весьма занимательно.
Глава 2
Когда город теряет свое имя? Сталинград во время Второй мировой разнесли в пыль, но он все равно остался Сталинградом. А вот этот, хоть и разрушились преимущественно только высотки, Киевом больше не назовешь, язык не поворачивается. Город похож на высосанную пауком бабочку – оболочка сохранилась, а внутри пусто.
Мы идем по широкой улице, асфальта не видно под толстым слоем серой пыли. Пыль ленива и тяжела, она не взвивается в воздух, не липнет к ногам. А может быть, это пепел. Ведь куда-то же делись все люди? За напарником, Буром, тянется вереница следов: серый налет с филигранной точностью повторяет рисунок подошв. Пыль недвижима, но я знаю, что спустя пару дней эти отпечатки исчезнут. Жуткое место Город.
Бур держится ровно по центру, голова его равномерно поворачивается из стороны в сторону – он следит за окнами. Точнее, за оконными проемами, – окна разбиты, покорежены, вырваны с мясом. Я иду следом, чуть левее, чтобы иметь свой сектор обстрела.
Все дома кажутся одинаковыми, потому что однообразно облеплены пылью. Брошенные вдоль улицы машины тоже присыпаны, да так густо, что иной раз и модель не разберешь. Даже солнце, периодически выглядывающее из-за облаков, не в силах разбавить эту серость. Иногда луч высекает искру из осколка стекла или какой-нибудь металлической детали, но от этого еще тоскливее.
Улица, прямая как стрела, вдалеке упирается в небо. Этого неба здесь очень много. В Городе оно доминирует, выступает из всех щелей, лезет между домами и даже сквозь них.
– Говорят, тут собаки появились, – обернувшись на секунду, сообщает Бур.
Ну да, собаки. Друзья человека. По старой памяти поселились там, где раньше обитали