в котором, говорит он, нет ничего личного. Не менее того в этом признании он мог написать, что ему угодно, и скрыть то, что ему не надобно нам сказывать.
– Если бы Ростовцев назвал нас, мы были бы уже арестованы, – усомнился Кондратий.
– Николай боится сделать это. Опорная точка нашего заговора есть верность присяге Константину и нежелание присягать Николаю. Это намерение существует в войске, и, конечно, тайная полиция о том известила Николая, но как он сам еще не уверен, точно ли откажется от престола брат его, следовательно, арест людей, которые хотели остаться верными первой присяге, может показаться с дурной стороны Константину, ежели он вздумает принять корону.
Николай Бестужев в свои тридцать четыре года превосходил всех присутствовавших опытом и знаниями. Моряк, организатор литографии при Адмиралтейском департаменте, историк русского флота, ныне, спокойно и не теряя достоинства поднимаясь по служебной лестнице, занимал он пост директора Адмиралтейского музея.
– Так ты считаешь, что мы уже заявлены? – спросил Рылеев.
– Непременно. И если будет новая присяга, то мы будем взяты тотчас после нее.
– Значит, выбора у нас нет – только действовать?
– О предательстве Ростовцева кроме нас, – Бестужев обвел спокойным взором собравшихся, – никто не должен знать. Да, мы обязаны действовать. Лучше быть взятыми на площади, нежели в постели. Пусть лучше узнают, за что мы погибнем, нежели будут удивляться, когда мы тайком исчезнем из общества, и никто не будет знать, где и за что пропали.
Рылеев порывисто обнял друга:
– Я уверен был, что таким будет твое мнение! Судьба наша теперь решена! С Богом!
Приняв окончательное решение, заговорщики перешли к разработке более тщательного плана. Оболенский брал на себя распропагандирование Конной артиллерии. Булатов и Сутгоф – Гренадер. Александр и Михаил Бестужевы вместе с Щепиным-Ростовским должны были привести на Сенатскую площадь Московский полк. Якубович и Арбузов брали на себя Гвардейский экипаж и Измайловцев…
В разгар совещания в комнату, никогда не охранявшуюся от сторонних, вошел бывший член Союза Благоденствия, адъютант Милорадовича Федор Глинка. Заметив его, Рылеев махнул рукой:
– Будем продолжать, при Федоре Николаевиче можно.
Глинка, однако же, остановился на пороге:
– Я, кажется, не ко времени и не буду мешать вам. Опять присяга на днях, вы слышали?
– Да, – ответил Кондратий, – и Общество непременно решило воспользоваться этим случаем.
– Смотрите, господа, чтобы крови не было, – покачал головой Глинка.
– Не беспокойтесь, приняты все меры, чтобы дело обошлось без крови.
Когда адъютант губернатора ушел, Якубович нетерпеливо спросил:
– Так как же с Августейшей фамилией?
– Мое мнение, что Царская семья должна быть уничтожена, – ответил Рылеев. – По взятии Зимнего она должна быть арестована, а, если