День-то ведь сегодня будний. Но, присмотревшись, я заметила, что кокетливо принаряженная толпа слаженно движется в одном конкретном направлении, очевидно направляясь в сторону раскинувшейся на площади эльфийской ярмарки. Наше внимание привлекли два шатко покачивающихся латника, пытавшихся в обнимку противостоять неумолимому притяжению земной поверхности. Я прислушалась.
– Слышь, Гаврила, – пьяно повествовал первый, отчаянно потея под вздетой поверх кафтана кольчугой. – Иду я вчера себе по площади, никого не трогаю, а на меня бах – лошадь несется!
– Да ну! – бурно изумился рыжеусый Гаврила. – А дальше-то что?
– Дальше? – Рассказчик горделиво выпятил тощую грудь. – Дык это, поднялся я, значит, на ноги и дальше иду. И тут на меня бац – медведь выскакивает…
– Да ну! – не поверил Гаврила. – А потом?
– А потом это, встал я с земли, отряхнулся и слышу вдруг приятный такой женский голосок с отчетливым эльфийским акцентом: «Мужик, а мужик, отошел бы ты от карусели…»
Мы с Михасем схватились за животы от хохота, торопясь миновать лихих пьянчужек.
Над нашими головами, на втором этаже высокого терема распахнулось окно, из которого высунулась щекастая молодуха и взыскательно заголосила на всю улицу:
– Кума Фекла, а кума Фекла, твой муж как, уже с ярмарки возвертался ли?
В доме напротив отворились симметрично расположенные ставни, являя нашим взорам упитанную блондинку с длинной косой.
– Да нет, кума Милена, все еще в пивной сидит!
– Вот и брал бы, дурак, с моего пример – его давно уже домой принесли! – ликующе сообщила Милена, показывая соседке язык.
Внезапно внизу громко бухнула входная дверь.
– Петро, родненький! – исступленно запричитала Фекла. – Ты пришел?
– Ни-ни, – развязно отозвался слегка заикающийся мужской баритон, – я только за гармошкой!
Я тихонько прыснула в кулак, поражаясь – да что же это за диво дивное, эта эльфийская ярмарка? Михась лукаво улыбался.
Нас обогнали два хорошо одетых боярских сына, еще совсем безусые юнцы, однако усиленно пытающиеся произвести впечатление тертых жизнью ухарей.
– А вот эльфы нам вчера в лавке доказывали, – солидно рассказывал один, специально огрубляя голос, но, тем не менее, постоянно срываясь на подростковый фальцет, – что их вино и без ледника два месяца продержится, не скиснет!
– И как? – заинтересовался второй мальчишка, чубатый, в парчовой ферязи[5].
– Ну мы и проверили – не продержалось! – хохотнул обладатель фальцета. – Зело вкусное, собака, оно для этого оказалось!
Неожиданно из переулка, почти перегороженного солидными свежеошкуренными воротами, вывернул еще один паренек, едва держащийся на ногах и сплошь перемазанный осыпающимся с одежды суглинком.
– Михайло, братуха! – бурно возликовал любитель эльфийского. – Ах ядрена вошь, ты где же