тайная пьянка была раскрыта, и я клятвенно обещал никогда более не совершать опрометчивых поступков.
К сожалению, вскоре я забыл и про свой позор и про первое нравственное падение, подлый клятвопреступник…
Остаток летнего времени я посвятил укреплению своего авторитета среди братвы. Происходило это экспансивно, в ходе игр и развлечений. Случайно, одним словом. Но ведь давно замечено, что цепь случайностей – это уже система, а система вырабатывает характер.
В июле и августе месяцах наша полудикая кодла совершила несколько удачных набегов на плодушку – так коротко называлась среди нас научно-экспериментальная станция института садоводства. Несмотря на предупредительные меры со стороны руководства, уберечь плантацию от опустошительных набегов не удавалось. Конный охранник и два-три пеших сторожа, вооружённые берданками, не могли противостоять летучим шайкам обнаглевших подростков. Дети войны, мы имели представление, что такое тактика. Чтобы обмануть охрану, не раз использовали отвлекающий манёвр. Мы шумно инсценировали момент набега в одном месте и стягивали к нему все охраняющие сад силы, а деревья трясли прямо в противоположном. Добычу складывали за пазуху. Во-первых, яблок туда вмещалось не меньше ведра, во– вторых, в случае преследования практически мгновенно добычу можно было сбросить на землю и заметно увеличить скорость, и при задержании нагло отрицать свою причастность к воровству.
С сумками в сад не лазали. Сумка – явная улика, а собирать в неё – только время терять.
Наши отношения со сторожами не выходили за рамки контролируемой ими территории. Главное – успеть смотаться за ограду. Забор представлял собой границу, пересекать которую они не любили. Мне рассказывали, что года два назад один из стражей грубо её нарушил в пылу погони, но был жестоко избит стаей подростков и еле унёс ноги вместе с вдребезги разбитой берданкой.
После удачного улова мы разгружались в сараях, сортировали яблоки и выходили к местному кинотеатру реализовывать товар. Брали недорого, и к вечеру в карманах у каждого весело позвякивало серебро и шуршали измятые кредитки.
Родители смотрели на моё занятие, как на озорство, вспоминали молодость, когда сами трясли соседские яблони, хотя и своих фруктов девать было некуда. И ежу понятно, что в чужом огороде – даже перец всегда слаще.
Осенью в возрасте восьми с половиной лет я был определён во второй класс. Документов у меня никаких не имелось, и мать уговорила завуча взять меня с испытательным сроком. Считал я превосходно, читал посредственно, а писал, как курица лапой.
Школа располагалась на Плановом посёлке, в полукилометре от дома. Деревянное, насквозь прокопчённое двухэтажное здание относилось к постройкам прошлого века и чудом держалось под напором ветров. Под топотом сотен сапог и ботинок оно стонало, скрипело и трещало, но не желало заканчивать жизнь самоубийством. Классы, как две капли воды похожие друг на друга, до отказа были забиты партами – развалюхами с проходами между ними сантиметров в двадцать. У дверей стоял небольшой учительский