новостей. Слуга Баннетов подтвердил, что хозяева вернулись вечером около 23.20; затем он лег спать. Инспектор выяснил имя дантиста, который мог опознать зубной протез. Задав еще несколько вопросов, они покинули дом. Тайлер назначил время для аутопсии и сухо распрощался, оставив Найджела и Герберта одних.
– Миссис Баннет не очень-то скорбит, – заметил Найджел, когда они поднимались в гору по узкой улочке. – Впрочем, неудивительно. Она теперь свободна. «Когда вышел Израиль из Египта…»
Герберт Кэммисон посмотрел на него в упор.
– Услышав, что ее муж, возможно, мертв, она первым делом спросила: «Мертв? Юстас мертв? Вы меня не обманываете? Он правда умер? Я не верю». Бедняжка в шоке, разумеется. Она не отвечала за свои слова, – добавил он со значением.
– Разумеется, – без выражения подтвердил Найджел.
– Должен признать, я даже испугался. У нее был такой вид, словно ей вручили подарок. Раскрасневшаяся, растрепанная, жалкая. Ты тоже заметил ее акцент?
– Заметил.
– Странно, я о нем не подозревал. Что ж, так-то вот. И смотри, Найджел, Тайлеру об этом ни слова. Он слишком честолюбив. В этом деле у него только один интерес – кого-нибудь арестовать, и как можно скорей. Того, что я тебе рассказал, ему достаточно, чтобы упечь миссис Баннет за решетку. Толуорти – другое дело. Он парень что надо, мы с ним часто играем в крикет. Но с Тайлером держись настороже – одно слово…
Доктор Кэммисон произнес слово.
– Литота[6], как она есть, – заключил Найджел.
Глава 4
И некий Пинч, с голодной мордой И на скелет похожий шарлатан.
17 июля, 20.55–22.30
– Вам так нравится пить кофе с пола? – спросила Софи Кэммисон. – Столик ведь под рукой.
Найджел поднял с пола чашку и поставил ее на колени. Он сидел, привалившись к одному подлокотнику глубокого кресла и закинув ноги на другой. Ковер вокруг был усеян сигаретным пеплом. При виде этого зрелища Софи вздохнула со смесью раздражения и обреченности: ее гость не отличался любовью к порядку. Что толку стратегически расставлять по дому пепельницы, если Найджел их попросту не замечает? Странно было тревожиться о таких пустяках после того, что рассказал ей Герберт, пока она переодевалась к обеду. Юстас Баннет мертв, а у нее на уме грязный ковер. Пепел к пеплу, прах к праху. Ей до сих пор не верилось, что такое возможно.
– О чем вы задумались? – спросил Найджел.
– О том, как глупо беспокоиться о ковре после того… после того, что случилось.
– О ковре? Ох, простите, пожалуйста! Какую я грязь развел, вот неряха!
Найджел, будто ребенок, скорчил потешную мину – того и гляди расплачется. Он мигом выбрался из кресла, едва не опрокинув кофейную чашку, схватил у камина метелку с совком для угля и начал прибирать за собой. Миссис Кэммисон наблюдала за ним, не прекращая вязать. Неловкость Найджела и раздражала, и умиляла ее. Уборка целиком поглотила его внимание: