с письмом ясно, что миссис Кэммисон умна: умна озорным умом, по верхам, по-обезьяньи. Вероятно, даже имеет талант к подражанию». Вслух Найджел заметил:
– Теперь ваша очередь признаваться в своих заблуждениях.
– Что ж… Кажется, я представляла настоящего сыщика в духе Шерлока Холмса, отца Брауна и Эркюля Пуаро.
– Странная личность бы вышла! Рослый и невысокий, полный и худой…
– Не перебивайте. Этот сыщик видит вас насквозь, а из невиннейших замечаний делает самые зловещие выводы. И, разумеется, он большой чудак. Вы чудак?
– Трудно сказать. Одни мои друзья жалуются, что у меня слишком много чудачеств, другие говорят – слишком мало.
– По мне, так вы вполне заурядный.
Найджел, обычно гордившийся своей неприметной внешностью, все же немного обиделся. «Странно, – подумал он, – что эта безыскусная особа видит меня насквозь. Странно, может, потому, что каждое ее слово звучит неподдельно искренне». Защищаясь от прямоты миссис Кэммисон, он решил взять легкомысленный тон.
– И как в ваших краях обстоят дела с преступлениями? Может, для меня найдется симпатичное нераскрытое убийство? Или шантаж? Буду рад услужить.
На мгновение воцарилась пауза. Затем Софи Кэммисон сказала:
– Боюсь, что нет. Мы здесь чрезвычайно законопослушны. Кстати, с вами жаждет познакомиться мистер Баннет. Он и еще два-три гостя заглянут к нам после собрания. Надеюсь, вы не будете возражать.
Найджел, правду сказать, очень даже возражал, но такова уж писательская доля – развлекать «двух-трех гостей» после каждой подобной встречи, отвечать на вопросы, выслушивать мнения и принимать рукописи, даже если падаешь с ног от усталости. Делать нечего, пришлось вежливо ответить, что он будет польщен.
Только час спустя, переодеваясь к обеду, Найджел вспомнил весь этот разговор. Что-то в нем было не так, но что? Миссис Кэммисон говорила, будто сыщики делают зловещие выводы из невиннейших замечаний. Это, разумеется, справедливо, а еще справедливее, когда речь идет о заминках в ответах. Ах вот оно что! За его легкомысленным вопросом о преступлениях последовала пауза – короткая, но совершенно излишняя. А потом, когда Софи ответила: «Боюсь, что нет», ее голос прозвучал слишком обыденно. И тут же она сменила тему. Конечно, это было в характере Софи, однако Найджел знал: если человек внезапно уходит от разговора, зачастую он бессознательно перекидывает мостик от старого предмета обсуждения к новому. Но что общего могло быть между преступлением и встречей с гостями, не считая того, что подвергать измученного писателя такому испытанию само по себе преступление? Софи назвала одного из гостей по имени – как там его? Да, некий мистер Баннет. Может быть, родственник автора «Величальной песни в фа мажоре» (если Найджел не перепутал тональность), что в чести у сельских хоров.
Случилось так, что имя мистера Баннета неожиданно всплыло за обедом, хотя и в связи с делами, бесконечно далекими от церковной музыки. Найджел твердо верил в силу первого впечатления. Он полагал, что в первые десять минут знакомства о человеке можно узнать больше, чем в последующие