По крайней мере, на Марию они посмотрели как на какое-то недоразумение, осмелившееся опустить свой зад на сиденье рядом с ними. Они явно были не прочь шугануть эту тетку – Марию – подальше отсюда, но решения здесь принимал главный.
И опять – в который раз за сегодняшний день – Павлюченко поправила себя: главным был не он. Самым опытным – да; самым опасным – несомненно, но не главным. Главную роль – по соображению Марии – играл портфель. Самый обычный импортный кожаный портфель; с подобным обычно выходил к своим зрителям Михаил Жванецкий. Только этот был гораздо внушительней размерами. Портфель прижимал к своему необъятному животу четвертый член команды. В этом человеке все было круглым – и щеки, и туловище, и руки, на одной из которых блеснула цепочка. Мария поняла, что толстячок был живым якорем и тележкой для портфеля. А чтобы оба они не потерялись, их наверняка сковали наручниками. Лицо толстячка, в отличие от трех других, не было ни хищным, ни злобным. Оно сейчас было полусонным и вполне добродушным.
В компании остальных оно смотрелось столь чужеродно, что даже не такой опытный человек, как Павлюченко, понял бы, как распределялись в этой команде роли. Двое качков – охранники, силовая поддержка; а в случае необходимости и живой щит. Для толстячка и, главное, для портфеля. Командир – самый опытный и битый настолько, что у Марии естественное любопытство едва не перебила такая же естественная опаска – это что же такое везли в чемоданчике, если его охраняет такой волчара? И тут же любопытство пересилило. Теперь Мария поразилась другому:
– Это что за времена такие настали, что курьеры такого уровня в электричках передвигаются? Их что, тоже дефолт достал?
Она еще раз скользнула равнодушным взглядом по портфелю, по его ручке, и все-таки заметила, что цепочка действительно крепилась наручниками – и к важному грузу, и к его живому «якорю». Толстяк постарался спрятать их внутри длинного рукава пиджака, но электропоезд как раз тронулся, дернувшись – и вслед ему дернулся этот кругленький мужичок, на миг забывший о наручниках.
– В общем, – заключила Павлюченко, – четверка смотрится в обшарпанном вагоне электрички странно. Ей самое место в роскошном салоне «Мерседеса»; на крайний случай – в смежных номерах вагона СВ. И трое бойцов – толстяк не в счет, он опять прикрыл глаза – знают это, а точнее чувствуют. Чувствуют себя униженными, и потому глядят на остальных пассажиров яростно. Особенно, конечно, на Павлюченко.
Мария, наконец, закончила свой бесцеремонный осмотр и делано зевнула – одновременно с толстяком. Она улыбнулась этому обстоятельству и отвернулась к окну. Четверка вдруг встрепенулась; все тоже дернулись взглядами к окошку. Кроме старшего – тот повернул голову к пыльному окну плавно, однако первым, почти одновременно с Марией, оглядел привокзальную площадь. Там творилось что-то непонятное, явно выходившее за рамки привычного.