на все мои многочисленные детские вопросы: что? зачем? и почему? Когда я вырос, то о них я прочитал в Евангелии: про превращения воды в вино, про воскресшего Лазаря, про то, как можно накормить 4 тыс. человек пятью хлебами и двумя рыбками. Теперь я понимаю, почему Пушкин любил свою няню. У пожилых людей своеобразный голос и говорят они спокойно, как бы на распев, ласково так, что любая сказка в их устах просто оживает.
Это уже стало привычкой говорить самому и только интуитивно улавливать интерес молчаливого собеседника, направляя свой рассказ в ту или иную сторону, угадывать вопрос и самому на него отвечать.
– Я даже однажды, – продолжил боцман, – набрал в две трёхлитровые банки воды из под крана и поставил их на стол. Я ходил кругами вокруг этого стола, гипнотизируя воду, чтоб она превратилась в газировку. Ну, как ты понимаешь, чуда не произошло. Бабуля долга надо мной потом смеялась, объясняя, что это дано не всем, надо только верить, что так может быть, а делать так не надо. А я так хотел газировки, думал, что смогу угостить всех друзей во дворе. Тайком от родителей она меня и крестила. Помню мы ездили в какую-то деревню, у нас в городе церковь тогда была закрыта. Перед смертью она отдала мне мой крестик, сказала: «Носи его Даня и не снимай. Сбережёт он тебя от несчастья и от недругов спасёт». С тех пор я его не снимаю. А отец меня всегда только Даня называл.
– Он умер? – спросила Джульетта.
– Кто? Отец? Нет, слава Богу. Жив, здоров. Он только в последнее время меня стал называть полным именем Даниил. Как-то не солидно такого дядю Даней звать, особенно когда я выше его на целую голову. Ну, ладно, я пойду. – сказал боцман и встал со стула. – Лечись. Отдыхай. Выздоравливай. Давай кружку, я отнесу посуду.
– Спасибо. – тихо проговорила она.
– За что? – спросил боцман, обернувшись почти у дверей.
– За всё. – прохрипела Джульетта и снова закашлялась, прикрывая руками рот.
Даниил кивнул головой и вышел.
Глава 10
К утру стало лучше. После растирания спиртом грудной клетки, приступы сильного кашля прошли, но осиплость голоса ещё сохранялась. Она поласкала горло как можно чаще. Не хотелось чувствовать себя больной и беспомощной. Джульетта встала и побрела умываться.
Она остановилась возле шифоньера, разглядывая себя в зеркале в тельняшке и просматривая своё больное горло. Она поднесла к носу ворот тельняшки, понимая, что она всё провоняла спиртом. Она осмотрела каюту. Её вещей не было, ни сарафана и не бюстгальтера, что она сняла вчера вечером. Она зашла в туалет, но и там её вещей не было. Шариться в чужих вещах не хотелось, но и оставаться в влажной от пота тельняшке тоже.
Джульетта открыла дверцу у шкафа, потом другую. На плечиках висели белоснежные рубашки, синие, голубые, морские пиджаки, а на полочках лежали сложенные полосатые тельняшки. Она взяла одну с верхней полки и приложила